class="p1">Он профессионал своего дела. Я уже мысленно любуюсь видами Машука из своей новой квартиры, планирую выходные на горнолыжных курортах и поездки на море по скоростной трассе.

Через полтора месяца Саша будет разорван на куски двумя дронами-камикадзе, а мне предстоит долгое и тяжёлое общение с его супругой, чтобы аккуратно подвести её к горькой правде и дать подсказки, где искать бренные останки её мужа.

Сильная женщина, она мужественно перенесёт этот удар судьбы и сделает всё возможное, чтобы Саша не пополнил собой список безвестно сгинувших русских солдат.

Командир ей не позвонит. Она сама найдёт его. С моей помощью, разумеется.

Но это всё будет потом.

А пока — орешник, звёздное небо и виды на предгорья Северного Кавказа в мечтах.

Время перевалило за полночь.

Я начал дремать, изредка поглядывая на часы. Утром нас ждёт Работино. Там над развалинами школы висит украинский флаг, а рядом притаились две пулемётные точки. Там загадочный, страшный зверь «Брэдли». Там много хохлов с автоматами. Туда уходят и пропадают с концом, бесследно наши группы. Никто не знает их судьбу. Работино пожирает их, как Бермудский треугольник.

Но меня это очень мало беспокоит. Для меня это всё пока что теория. Тревожная и волнительная, но теория.

В три часа ночи я слышу какой-то шум. Едут грузовик и ещё какая-то машина. И ещё какой-то непонятный пока звук.

Поворачиваю голову и вижу вдали сквозь кусты свет фар. Непонятный звук — это музыка из магнитолы.

На поляну, метрах в двадцати от нас, выруливает «Урал», рассыпаются люди с фонариками. Шумят, кричат, откидывают борта, начинают выкидывать из кузова противотанковые мины.

Прямо выкидывают, как куски бетона. С лязгом, грохотом, матюками.

На дороге встаёт «буханка», оттуда тоже кто-то выходит.

Всё как на пикнике.

Громко, на весь лес, играет Инна Вальтер.

Мы все просто лежим в своих кустах и смотрим на всё это, не понимая, что происходит и как такое вообще может быть.

Не хочу я ждать,

Не хочу я тосковать,

Я хочу позабыть тебя…

Страдает самая популярная певица российских колоний общего, строгого и особого режимов, яркая брюнетка с красивым голосом.

Эту песню я слышал на швейке раз пятнадцать за смену.

Я уехал ведь не только от колючки, овчарок, конвоя на вышках. Я уехал ещё и от Инны Вальтер.

Но Инна Вальтер догнала меня в лесополосе под Работином. Как Скарлетт О’Хара, она скакала за мной три дня, даже больше.

Первый прилёт произошёл примерно через десять минут после появления «Урала» со светомузыкой. Видимо, не только мы, но и хохлы впали в ступор от такого феерического разгильдяйства, обычно они реагируют быстрее.

Бахнуло впереди, метрах в сорока от нас. Быдыж… Несколько секунд тишины.

Тыртыртыртыртыр!

Кассетка!

Все, надо сваливать.

Лесополка зашевелилась.

Второй прилет сразу же после первого, уже ближе.

Мы начинаем организованно отходить вниз, к дороге. Без паники, без суеты. У сапёров, напротив, начинается какая-то бестолковая беготня, крики, мельтешение фонарей, Инна Вальтер продолжает страдать.

Вышли на дорогу, кто-то орёт:

— Ракета пошла! Ложись!

Я вижу, что ракета пошла.

Ракета с кассетным боеприпасом великолепно видна на ночном небе.

Вижу выход, далеко, расстояние определить не могу. Достаточно медленно плывет по небу, будто комета.

Где-то над нами гаснет. Всё, сейчас будет прилет. Падаю на землю, вжимаюсь в нее, группируюсь, руки на каску. Свист. Взрыв совсем рядом. Замирание сердца. Тыртыртыртыртыр… Разрываются один за другим «лампочки». Тело напрягается в предчувствии дикой боли. Нет, кусты погасили всё.

Рядом со мной с размаху падает на землю какое-то тело. В шортах, в майке. Без головного убора.

— Брат, где здесь укрытия?

— В душе не ебу, — отвечаю ему я.

Откуда я знаю, где здесь укрытия. Да и знал бы…

Твари. Хоть бы вас посекло всех здесь. Скоты тупые.

Он вскакивает, бежит куда-то дальше, в темноту.

Я встаю, перекликаюсь со своими, продолжаем организованно отходить.

Из леса, как стадо орангутангов, высыпают сапёры. Их много. Они бегут, сшибают нас с ног, запинаются, падают, вскакивают, орут что-то. Инна Вальтер умолкает, «буханку» пытаются завести, но что-то идёт не так.

Мы быстрым шагом, не теряя друг друга из виду, отходим.

Саша куда-то пропал.

Периодически перекликиваемся. Хохлы кладут кассетки немного в стороне, выбивают ту часть леса, где никого, слава Богу, нет.

Идём. Дорога упирается в т-образный перекрёсток, поворачиваем туда. Здесь они нас и ловят.

Три кассетки сразу же падают в центре толпы сапёров, бегущих по дороге и по лесу. Грохот разрывов, треск «лампочек», крики. Стоны из кустов, мимо которых мы проходим.

Все в пыли. Не видно вообще ничего. Иду строго за одним из своих.

Всё вокруг для меня делятся на два круга: первый — это морская пехота, а внутри этого круга наши, «штормы». Это я и ещё двое. Саша куда-то пропал. Саша не откликается.

На сапёров насрать. Пошли они на хуй. Сволочи. Из-за них всё.

Свист. Падаем на землю. Грохот. Треск.

И крики моих товарищей, «штормовцев», шедших впереди меня:

— Я триста! Я триста!

Обоих скосило. Оба корчатся на земле.

У меня ни царапинки. Всё забрали они, выступив моим живым щитом.

Весь такмед вылетает из головы. Что-то куда-то ползти… Как-то пристраиваться сбоку… Плевать, короче. Падаю на колени рядом с первым. Нащупываю у него на бронике свёрнутый жгут. Свой берегу.

— Куда?

— Нога…

— Какая, блядь?

— Левая.

Щупаю ногу. Тут кровь. Тут сухо. Накладываю жгут. Бодрю второго трехсотого:

— Щас, братишка.

…Зову Сашу:

— Став! Став! Ты где, блядь, ебаны в рот!

Он не откликается. Пятигорск молчит. Заснеженные предгорья Северного Кавказа не придут мне на помощь. Я один с двумя ранеными на дороге. Где-то впереди мелькают в пыли какие-то тени, но они далеко.

Только бы не прилёт сейчас. Надо помочь товарищу встать. Он тяжёлый по весу. У него перебита нога, но ему придётся ковылять на ней, собирая все свои силы. Мне надо тащить второго, тот совсем плох. Стонет и корчится на дороге.

Я обращаю внимание, что рядом, параллельно, есть ещё одна дорога и именно по ней проносятся машины. Откуда они здесь? Я не понимаю. Не ориентируюсь на местности. Где Работино, где наши, где хохлы… Я ничего не понимаю. Меня привезли сюда, как барана на ярмарку, а я даже на дорогу сюда не обращал внимания, не запоминал ничего.

Товарищ мой ковыляет через ложбину к дороге. Я вожусь со вторым. Он ничего не может объяснить. Где болит, куда попало. Стонет и мычит. Щупаю