— Тебе нельзя этого знать.

— А я тебя и не прошу. Сам себе ответь.

Молчит.

— Я закурю? Мочи терпеть уже нет.

— Все делай медленно одной рукой. Любой чих будет воспринят как провокация.

— Не психуй, командир. Не психуй. Не дети.

Медленно опускаю стеклоподъемник до середины окна. Достаю сигареты, зубами вытаскиваю одну, прикуриваю. Пачка с сигаретами и зажигалка на панели.

— Медленно убери, где взял. Не нужно в меня кидать зажженную зажигалку. И пепел не стряхивай на сиденье. А то начнешь мотивированно дергаться, стряхивая его. А я могу это неправильно воспринять. Не нужны нам с тобой приключения. Потом я буду сожалеть о твоем преждевременном уходе. Аппетит пропадет, плохо спать буду, простыни под собой сбивать, ворочаясь. Психологи заметят. Будут лечить, потом комиссуют по неврозу. Я же о себе думаю, а не о тебе.

— Человечный ты мой!

— Сам же из такого теста.

— Диктофон-то выключил?

Я курю. Выдыхаю дым в окно, сбрасываю пепел под ноги. Неудобно стряхивать правой рукой в пепельницу, она слева. А на тротуар в Германии не принято мусорить.

— Диктофон выключен. Для экономии питания.

— Так к какому выводу ты пришел?

— В Германии и во Франции нет резидента.

— Как нет?

— Вот так. Одного «ушли» на пенсию по несчастному случаю. По подозрению в предательстве. Он не вышел на связь, когда хотели его эвакуировать на Родину. Потом нашли, он прятался в больнице, попал в аварию. Допросили по-быстрому и отключили систему жизнеобеспечения. Потом включили.

— Даже боюсь спросить, откуда ты знаешь такие подробности.

— А ты не спрашивай. Сорока мне на хвосте принесла.

— Он был причастен к провалам?

— Не знаю. Психологи пусть анализируют видео и аудио его допроса.

— А «француз»?

— Возраст. Отсиживается в карантине на своей даче, клубнику выращивает. Через год пристроят в какой-нибудь банк или внешнеэкономическую контору. Прошел процедуру «очистки». Но их места вакантны. Если кто-то знал, где находятся арсеналы… То мог и расконсервировать. Но…

— Это уровень…

— Очень высокий. Не больше пяти-семи человек знают на Предприятии, где это расположено.

— Вот и делай вывод. Предателя нашли?

— Нет. Всех лихорадит. Никто из четверых не объявился. Ни в стране, ни за рубежом. Провалы идут. Тут еще ты… В розыске всегерманском. Никто ничего понять не может. Взрывы, героин, наркомафия.

— Ты сам-то знаешь, где арсенал резидента?

— Нет. У меня нет доступа к такой информации.

— Вот и думай. Сейчас мы с тобой едем домой, бросаем все на полпути, или есть шанс поймать комсомольцев «на живца». Как ты меня поймал. Только сейчас можем сделать все красиво. У меня отбиты ребра, возможны трещины в них. Ливер весь внутри как взбитые сливки. С противной стороны один тоже на костылях. Это — мой. На тебе — резвая девчушка, которая любит большие длинные игрушки.

— Попробовать можно.

— Тогда пошли в квартиру. Я-то был один, не с руки было лезть одному, может, засада. Ждал, когда она выйдет на улицу.

— Идем. Только без геройства и фанатизма. Понял?

— Потапыч, ты своим параноидальным бредом меня уже достал. Ты же видишь, что мне ходить сложно. Куда я денусь! Прикрывай мне спину. А я буду щитом у тебя. Поймаю пулю, у тебя будет шанс меня добить и отступать, стреляя у меня из-под мышки. Так пойдет?

— Я только на это и рассчитываю — тебя добить и убежать от пионервожатых. Надеюсь, что у них хватило ума не набрать боеприпасов, которые прошивают бронежилет насквозь. А то насверлят в тебе отверстий и меня еще могут достать.

— Ты — эгоист до мозга костей.

— Поэтому до сих пор и жив еще. Пошли!

Несложно попасть в немецкий закрытый подъезд. Консьержа, охранника внутри нет. Не тот дом, чтобы они там находились. Третий этаж. Проверили пару пролетов наверху. Тихо. А вот за дверью что-то происходит, слышен невнятный шум. Интересно, неужели опоздали?

Отмычкой открываю дверь. Цепочка не накинута, и это хорошо. Командир кивает мне — вперед. В зале горит свет. Квартира трехкомнатная. Слышен приглушенный мужской голос. Он что-то тихо выговаривает. Удар. Снова что-то говорит.

Посередине на стуле, связанная, лицо в крови, — Инна. Спиной к нам мужчина, замахивается для удара по лицу. Я поднимаю пистолет с глушителем, собираясь выстрелить в коленный сгиб. Но командир кладет мне на плечо руку. Оборачиваюсь. Он качает головой, отодвигает меня. Коротко, без замаха, бьет в основание черепа, это чтобы противник потерял сознание.

Мозг — хитрая штука. Чем мужской отличается от женского? У мужского много нейронов, которые выполняют роль амортизатора. Защита мужиков от удара дубиной, от падения с мамонта вниз головой. И если мужика ударить по макушке, то просто оглушишь. А если череп от природы крепкий, то ничего не случится. Бить надо в висок, но можно сломать кость. Лучше — в основание черепа. Там, где стыкуется с шеей. Поэтому у мужчин мозг больше, тяжелее, рыхлее. У женщин же — плотнее, легче, меньший объем занимает.

У генерала удар в голову — коронный удар. Никто так не умеет бить, как он. И учил, показывал нервный узел. Бить надо только туда. И в морг ездили тренироваться, и вживую приходилось неоднократно, но как у него — не получается.

Однажды Потапыч был в командировке в Америке. Задание было такое. Зайти в один из провинциальных банков, открыть банковскую ячейку, забрать оттуда информацию. Объект из ячейки спрятать в накладной гипс на руке. В ящик положить деньги, зашифрованное задание и выйти из банка. В нужном месте следовало поставить знак, продублировать сообщением, замаскированным под спам на электронную почту. Ключ от ячейки оставить в определенном месте. Снова метка, дубль — SMS-сообщение.

С виду ничего сложного. Только когда выходил, в банк ворвались трое негров в масках и с оружием. У командира было два пистолета. Он мог положить их там же, только потом объясняйся с полицией. Будут устанавливать личность, выяснять, откуда оружие. Ничего страшного, можно года на три и в тюрьму сесть, но при нем было разведсообщение — шанс компрометации агента, шанс провала как самого, так и источника. Короче, светиться нельзя, погибнуть тоже нельзя, на трупе найдут сообщение. Что делать?

Негры согнали заложников к стене. Командир начал вести среди американских обывателей агитационные беседы о необходимости совершения подвига во славу звездно-полосатого флага. Сам он изображал раненую овцу, постоянно постанывал и потрясал гипсом. Объяснил, как надо бить. Показал мужчинам, чем подручным нужно вооружиться. Один парень оказался странным.

— В голову человека бить нельзя. Это грех. Так человека можно убить!