– Я знаю, что нам делать, – решительно ответил преподобный Прингль. – Я отнесу сейчас книгу прямо к этому чудаку доктору Ханки и спрошу его, что за дьявол скрывается за всем этим. Он живет не очень далеко отсюда. Я быстро вернусь и расскажу вам, что он говорил по этому поводу.

– О, это превосходно, – выговорил, наконец профессор, видимо довольный, что может хоть на минуту избавиться от ответственности.

Он сидел в своем кресле, когда те же быстрые шаги послышались на тротуаре перед домом и вошел миссионер, на этот раз, как быстро отметил профессор, уже с пустыми руками.

– Доктор Ханки, – сказал Прингль внушительно, пожелал оставить у себя книгу на один час и обдумать это дело. Он просил, чтобы мы оба зашли к нему, и тогда он сообщит нам свое решение. Он выразил желание, чтобы вы, профессор, непременно сопровождали меня во время второго визита.

Опеншоу продолжал молча смотреть в пространство, затем неожиданно воскликнул:

– Черт побери! Кто такой этот доктор Ханки?

– Это прозвучало у вас так, словно вы действительно считаете его самим чертом, – и, по-моему, многие думали то же самое, сказал Прингль, улыбаясь. – Он завоевал свою репутацию в той же области, что и вы. Но он заслужил ее главным образом в Индии, где занимался изучением местной магии и прочего, а здесь он, может быть, и не так уж известен. Это загорелый худощавый низенький человек, злой, как бес, хромой и с подозрительным характером, но в этих краях он как будто ведет самый обыденный и респектабельный образ жизни. В конце концов я не знаю о нем ничего плохого, если не считать плохим тот факт, что он единственный человек, которому, по-видимому, кое-что известно относительно всей этой дикой истории.

Профессор Опеншоу тяжело поднялся с места и подошел к телефону: он позвонил патеру Брауну. Затем он снова сел и опять погрузился в глубокое раздумье.

Явившись в ресторан, где он условился пообедать с профессором Опеншоу, патер Браун некоторое время ожидал в вестибюле, полном зеркал и пальмовых деревьев в кадках. Он догадывался, что произошло какое-то неожиданное событие. Он даже усомнился, придет ли профессор вообще, и, когда профессор все-таки пришел, патер Браун понял, что его смутные догадки подтвердились. Ибо весьма странный вид – безумные глаза и даже взъерошенные волосы – был у профессора, вернувшегося вместе с мистером Принглем из путешествия в северную часть Лондона.

Они разыскали там дом, стоявший недалеко в стороне, но неподалеку от других домов. Они нашли медную дощечку, на которой было действительно выгравировано: «Дж. И. Ханки, д-р медицины, чл. Корол. ак. наук». Не было только самого Дж. И. Ханки, д-ра медицины, чл. Корол. ак. наук. Они лишь нашли то, что уже бессознательно приготовил им заговор кошмаров; мещанскую гостиную с проклятой книгой, лежавшей на столе и производившей впечатление, словно кто-то только что ее читал, а позади – широко распахнутую заднюю дверь и еле заметный след шагов, идущий вдоль крутой садовой тропинки, такой легкий след, что казалось, хромой человек никогда не смог бы пробежать так легко. Но пробежал именно хромой человек, ибо в этих немногих следах можно было разглядеть уродливый оттиск специального сапога, затем два оттиска одного этого сапога, словно человек подпрыгнул, и затем – ничего. Это было все, чему мог научить д-р Дж. И. Ханки. Он принял свое решение. Он разгадал тайну оракула и получил должное возмездие.

Когда профессор и Прингль вошли в отель, под пальмы, Прингль вдруг уронил книгу на маленький столик, словно она жгла ему пальцы. Священник с любопытством взглянул на нее; на переплете сверху было крупными буквами вытеснено следующее двустишие:

Кто в эту книгу посмотрел,

Тот смерть крылатую узрел.

Внизу же, как патер обнаружил несколько позже, были такие же предостережения на греческом, латинском и французском языках. Профессор и Прингль вошли в ресторан, с потребностью выпить чего-нибудь, вполне естественную после перенесенных волнений и усталости, и Опеншоу окликнул лакея, который принес им два коктейля.

– Надеемся, вы пообедаете с нами, – сказал профессор миссионеру, но м-р Прингль с улыбкой покачал головой.

– Извините меня, – сказал он, – я хочу пойти куда-нибудь и вступить в сражение с этой книгой и со всей этой историей в одиночестве. Не могу ли я воспользоваться вашей конторой на час или два?

– Но я думаю… Я боюсь, что она заперта, – ответил Опеншоу несколько удивленно.

– Вы забываете, что там есть дыра в стене.

Преподобный Льюк Прингль улыбнулся самой широкой своей улыбкой и исчез во мраке улицы.

– В конце концов довольно странный субъект, – сказал профессор, нахмурившись.

Он был несколько удивлен, увидев, что патер Браун беседует с лакеем, принесли коктейли, и, по-видимому, о самых интимных делах лакея, потому что упоминалось имя какого-то ребенка, который теперь был уже вне опасности. Он высказывал некоторое удивление по поводу этого факта, недоумевая, каким образом мог священник познакомиться с таким человеком; но патер Браун сказал только:

– О, я ведь обедаю здесь по несколько раз в год и беседую с ним время от времени.

Сам профессор, который обедал здесь около пяти раз в неделю, подумал, что ему никогда и в голову не приходило беседовать с лакеем, но его мысли были внезапно прерваны вызовом к телефону. Голос, который его вызывал, назвал себя Принглем; голос был как-то заглушен, но вполне возможно, что его заглушали все эти заросли бороды и бакенбард. Того, что он сообщил, оказалось вполне достаточно, чтобы установить тождество.

– Профессор, – сказал голос, – я больше не в состоянии выносить это. Сейчас я сам загляну в нее. Я говорю из вашей конторы, и книга лежит напротив меня. Если что-нибудь случится со мной, то это будет моим прощанием с вами. Нет. Не пытайтесь остановить меня. Все равно вы не успеете. Я раскрываю книгу. Я…

Опеншоу показалось, что он слышит отзвук какого-то содрогания, какого-то трепета, какого-то беззвучного падения: потом он несколько раз прокричал в трубку имя Прингля, но больше он ничего не услышал. Он повесил трубку и придя в свое великолепное академическое спокойствие отчаяния, вернулся к столу и тихо занял свое место. Затем, с полнейшим хладнокровием, словно описывая провал какого-нибудь незначительного фокуса на одном из сеансов, он рассказал священнику все подробности таинственного кошмара.

– Пять человек исчезли таким невероятным образом, – сказал он. – Каждый из этих случаев необычаен, но я просто не в состоянии переварить случай с моим клерком Берриджем. Он был спокойнейшим существом в мире.

– Да, – ответил патер Браун. Как бы то ни было, а странно, что Берридж проделал такую штуку. Он был чудовищно добросовестен. Он так старался всегда отделять все конторы от всяких проделок. Ведь вряд ли кто-нибудь знал, что дома он – большой шутник и…

– Берридж! – вскричал профессор. – Разве вы знали его?

– О, нет, – ответил патер Браун небрежно, – но, как вы заметили, я знаю лакея. Мне часто приходилось ожидать в конторе вашего возвращения, и, разумеется я проводил часть дня с беднягой Берриджем. Это был большой оригинал. Я припоминаю, как однажды он мне сказал, что хотел бы коллекционировать ничего не стоящие вещи, подобно тому, как коллекционеры собирают те нелепые вещи, которые они считают ценными, Вы, верно, помните известный рассказ о женщине, которая собирала ничего не стоящие вещи.