Наконечник копья. Велестинская коллекция

Тем более не был он воспринят потомками антов на юге. Лишь редкие курганные могильники в Закарпатье могут быть отнесены к VII–VIII вв. Здесь умерших сжигали на месте вместе с урнами, собирали прах в кучки и насыпали курган. В каждом кургане — по одному захоронению.[1828] Прежние закарпатские обычаи несколько преобразились под дулебским влиянием. Оно шло из волынского Побужья, начиная с переселения на рубеже веков. В целом же и у хорватов преобладали грунтовые погребения.

При всех различиях, племена культуры Луки-Райковецкой связывались воедино общностью языка и происхождения. Об иных, кроме погребального, обычаях дулебских племен сообщают средневековые летописи. В их известиях отразилась неприязнь, отделявшая полян от их ближайших западных соседей, древлян. Древляне имели основания считать себя наследниками древних дулебов, тогда как полян — наполовину антами. Это добавляло причин межплеменной вражде, продлившейся до начала XI в.[1829] Но в целом за субъективностью летописцев просматривается действительная разница в обычаях полян и древлян. О других дулебских и антских племенах нет сведений. Но волыняне и дреговичи едва ли сильно отличались от древлян, тогда как потомки антов были ближе к полянам.

Согласно Повести временных лет, «древляне жили зверским образом, живя по-скотски, и убивали друг друга, поедая все нечистое, и брака у них не бывало, но умыкали у воды девиц». Итак, у древлян были распространены кровная месть и брак умыканием. Поскольку важным источником пропитания в лесах оставалась охота, им приходилось есть и пищу, которую поляне считали «нечистой». Все это, на взгляд врага, складывалось в «зверскую», «скотскую» жизнь. Сами поляне, по тому же источнику, вели себя совершенно иначе. Они «своих отцов обычай имели тих и кроток, и стыдились снох своих и сестер, матерей и родителей своих, и снохи свекровей и деверей сильно стыдились. И брачный обычай имели — не ходил жених за невестой, но приводили ее вечером, а наутро приносили за ней, что давали».[1830] Итак, у полян господствовали правильно, по мысли летописца, устроенная патриархальная семья (чего, кстати, вряд ли не было у древлян) с уважением, основанном на взаимном стеснении, и чинный брак. При этом нормальной считалась свадьба, при которой от жениха посылали за невестой вечером — древнейший общеславянский обряд. Заметим, что так же чинная свадьба проходила и у западных дулебских соседей. Такая разновидность ритуала распространена позднее на юге восточнославянских земель повсеместно.[1831]

Итак, складывается впечатление, что положительные черты древних дулебских и антских обычаев летописец приписал своим соплеменникам-полянам. Тогда как отрицательные — их врагам-древлянам? Могли ли полянам быть вовсе неизвестны те же самые кровная месть и брак умыканием? И имелось ли в обычаях дулебских племен хоть какое-то различие на самом деле? Похоже, у немногочисленных изначально полян рано выработались нормы общинного жития, регулировавшие отношения между «родами». Кровная месть или вполне способное послужить причиной для нее похищение невест оказались если не под запретом, то под контролем общин. Это воспринималось полянами с гордостью, как отличие от все еще «живущих по-скотски» более сильных и многочисленных, да к тому же «чистокровных» дулебских соседей. В остальном же обычаи славян, создавших культуру Луки-Райковецкой, были весьма близки.

Отражалась общность и в их внешнем облике. Отличия в нем у разных племен незначительны. Так, волыняне, судя по позднейшим средневековым захоронениям, обладали удлиненной головой, широким лицом, сильно выступающим носом. Это сочетание славянской широколицести с типичными чертами всех европеоидов мы видим и у южных и западных соседей волынян — древлян, уличей, тиверцев. Они, особенно потомки антов, отличались лишь несколько менее вытянутой головой. Значительно отличались — более узким лицом, чуть менее выступающим носом, средних размеров головой — только поляне. Здесь иногда видят сильнее проявлявшуюся в них кровь иранских кочевников.[1832] Не исключено, что это следствие в том числе вторжения с Левобережья в VIII в. племен волынцевской культуры. Именно это вторжение положило начало истории Киева, будущей «матери городов русских».

История северского Левобережья Днепра в VIII столетии крайне запутанна, даже с учетом богатого археологического материала. Еще в VII в. здесь продолжала существовать антская пеньковская культура в своей поздней, «сахновской» стадии. На севере анты проникали в земли эстиев колочинской культуры, свободно смешиваясь с ними. С «чисто» антской сосуществовала аристократическая «культура ингумаций». Поздние клады с ее «мартыновскими» ценностями обнаруживаются вплоть до Среднего Подесенья.[1833]

Затем, однако, пеньковская и колочинская культура сменяются одной и новой — волынцевской. Время этого — один из наиболее сложных вопросов. Появление волынцевских древностей датируется в пределах от начала VII до середины VIII в.[1834] Есть основания полагать, что в VII в., точнее в последних его десятилетиях, волынцевская культура действительно уже складывалась.[1835] К концу своего существования она переходит в новые славянские культуры — роменскую и боршевскую. Роменско-боршевские древности, как ныне установлено, появились к концу VIII в.[1836]

Глиняный сосуд. Волынцевская культура