говорил Варис, но если бы он мог участвовать в предвыборной кампании, то обличал бы со всех трибун подлого Махеша Капура, ответившего черной неблагодарностью на оказанное ему гостеприимство, и призывал бы изгнать его вместе со всем, за что он выступает, из избирательного округа, в который ему совсем недавно удалось проникнуть.

– Что отстаивают Махеш Капур и вся партия Конгресс? – вопрошал Варис, все больше входивший в роль местного политического лидера. – Что они дали людям? Наваб-сахиб и вся его семья в течение нескольких поколений трудились на благо народа, боролись с английскими захватчиками во время Восстания сипаев – то есть когда Конгресса еще и в проекте не было, – они гибли как герои, страдали вместе со всеми людьми, сочувствовали беднякам и помогали им чем могли. Посмотрите на электростанцию, больницу, школы, основанные отцом и дедом наваба-сахиба, – указывал Варис. – А религиозные фонды, которые они учредили и поддерживают? Вдумайтесь, с какой заботой об общественном благе наваб-сахиб организовывал на собственные средства великолепные процессии во время Мухаррама, праздничной кульминации всего года в Байтаре. А Неру и подобные ему стараются погубить любимого всеми человека и заменить его – кем же? Шайкой ненасытных и ничтожных правительственных чиновников, готовых сожрать людей с потрохами.

Тем, кто говорил, что помещики эксплуатируют народ, Варис советовал сравнить положение крестьян вокруг Байтара с тем, как живут в некой деревне неподалеку, где люди дошли до такой степени обнищания, что впору не сочувствовать, а ужасаться. Некоторые селяне, особенно безземельные чамары, настолько бедны, что просеивают испражнения волов в поисках непереваренных зерен, моют их, высушивают и едят. И тем не менее многие чамары так слепы, что собираются голосовать за Конгресс, который столько лет их угнетал. Варис призывал своих братьев из зарегистрированных каст прозреть и голосовать за велосипед, а не за пару волов, которые лишь напоминают им о худших минутах жизни.

Махеш Капур был вынужден занять оборонительную позицию. Все его внимание было теперь сосредоточено не на Байтаре, а на Брахмпуре: тюремной камере, больничной палате, комнате в Прем-Нивасе, где больше не спала его жена. Предвыборная кампания, которая поначалу выглядела как десятиконечная звезда с одним выделяющимся среди всех острием – им самим, постепенно превращалась в борьбу между двумя кандидатами, из которых один всячески подчеркивал, что он человек наваба-сахиба, а другой понимал, что его единственный шанс победить – это приглушить свою индивидуальность и выступать в качестве кандидата Джавахарлала Неру.

На собраниях он говорил не о себе, а о партии Конгресс. Но каждый раз его перебивали и просили объяснить поступок его сына. Правда ли, что Махеш Капур употребил свое влияние, чтобы избавить сына от наказания? А если молодой навабзада умрет? Правда ли, что существует заговор с целью устранения одного за другим лидеров мусульманского сообщества? Человеку, всю жизнь боровшемуся за дружеское сосуществование людей разных социальных слоев, национальностей и религий, за равноправие всех перед законом, тяжело было выслушивать эти обвинения. Не будь он подавлен, он отвечал бы так же резко, как обычно реагировал на тупую агрессивность, но едва ли это добавило бы ему очков.

Ни разу он не касался – ни осознанно, ни вспылив – слухов вокруг имени наваба-сахиба. Но теперь эти слухи проникли в Салимпур с Байтаром и в окружающие деревни, и, хотя речь шла о событиях двадцатилетней давности, слухи наносили даже больший моральный урон, чем то, что говорилось о Махеше Капуре. Индуистские коммуналистские партии старались использовать их в своей пропаганде на все сто процентов.

Однако многие, особенно в Байтаре, не верили слухам об изнасиловании и незаконнорожденности, а если и верили, то полагали, что наваб-сахиб и так уже достаточно наказан, горюя о сыне, и что нельзя обвинять человека в греховности беспредельно.

Даже чисто технически Махешу Капуру стало очень трудно проводить кампанию. Вместо двух джипов в его распоряжении была теперь только развалюха, предоставленная руководством Конгресса. Сын не мог оказывать ему помощь и знакомить его с местными жителями. Жена, которая могла бы найти общий язык с женщинами округа, умерла. Имелась вероятность, что Джавахарлал Неру в своем стремительном турне по закоулкам штата Пурва-Прадеш заглянет и в Салимпур, но ранее Махеш Капур был так уверен в своей победе, что не настаивал на этом визите, а теперь казалось, что лишь приезд Неру и может спасти положение. Он послал телеграммы в Дели и Брахмпур, прося Неру всего на несколько часов отклониться от маршрута и заехать в его округ. Но он понимал, что аналогичными просьбами премьер-министра засыпает половина кандидатов от Конгресса в штате, и не особенно надеялся на то, что именно ему удастся уговорить Неру.

На несколько дней приезжали помогать Вина с Кедарнатом. Вина чувствовала, что отец сейчас больше нуждается в ней, чем Ман, с которым она могла видеться в течение нескольких минут через день. Приезд Вины дал результаты в некоторых городках, особенно в Салимпуре. Ее некрасивое, но оживленное лицо, сердечная манера общения и полная достоинства скорбь по матери и брату, как и забота о терзаемом предвыборной схваткой отце, растопили сердца многих женщин. Они даже посещали собрания, если на них выступала Вина. После расширения круга допущенных к голосованию они составляли половину электората.

Члены Конгресса, работавшие в деревнях, выбивались из сил, но многие из них чувствовали, что дела складываются не в их пользу, и не скрывали своего отчаяния. Они даже не могли быть уверены в голосах людей зарегистрированных каст, так как социалисты повсюду трубили о своем предвыборном союзе с партией доктора Амбедкара.

Рашид приехал в свою деревню, чтобы агитировать за социалистов. Он был озабочен и возбужден и даже внешне казался неуравновешенным. Через день он ездил в Салимпур. Однако трудно было сказать, способствовал он успеху кампании Рамлала Синхи или являлся обузой. Он был правоверным мусульманином, и это говорило в его пользу, но его отвергли почти все в его родной Дебарии, от Бабы́ до Нетаджи; он стал, по сути, изгоем. Особенно издевались над его идеями старцы Сагала. Среди них ходила шутка, что «Абдур-Рашид» («раб человека, идущего правильным путем») думал, что потерял «головную» часть своего имени, тогда как на самом деле он потерял голову. Жители Сагала собирались, как один, голосовать за независимого кандидата Вариса Хана.

В Дебарии расклад был сложнее. Отчасти это объяснялось тем, что здесь жило гораздо больше индусов: мелкая группа браминов и банья и более многочисленная – джатавов и других зарегистрированных каст. Здесь все партии могли рассчитывать на определенное количество голосов: и Конгресс, и НРКП, и социалисты, и коммунисты,