не знаю. А мне надо знать. Скажи, ты авантюрист?

Андрей высоко поднимает брови:

— Авантюрист? Ну нет.

— Я так и думала. И не пират? И не открыватель новых стран?.. Нет?.. Знаешь… — Она смотрит на него светлыми пьяными глазами. — Знаешь, ты, пожалуй, был бы счастливее с Люськой. Она такая же, как ты. И обожает тебя. А я…

— А ты?..

— Разве такие, как я, умеют любить? У меня все только так, как они поют:

 Пусть туман колышется,

 Пусть гитара слышится.

Андрей морщится.

— Тебе неприятно? Я напрасно говорю. Я, кажется, пьяна. И это неправда. Я тебя люблю. Ужасно люблю. Ах, как они поют…

Напротив в стене зеркало. Она смотрит в него, качая головой:

— Как я плохо выгляжу. Круги под глазами. Я тебе не нравлюсь больше? Люська лучше? Ты жалеешь о ней? Ах, как мне грустно.

— Едем домой, Аинька. Тебе надо лечь.

— Нет. Подожди. Здесь так странно. Мне нравится. Я еще никогда не чувствовала себя так. Знаешь, сейчас мне кажется, что моя жизнь — стеклянный дом на высокой горе. Он весь сверкает на солнце. Кругом золотые цветы и деревья. Но подует ветер — и дом со звоном разобьется. А его было так трудно строить. — Она печально улыбается. — Знаешь, мне очень жаль себя. И тебя тоже. — Она вздыхает. — Очень жаль.

Барышня в красном платье с подбритыми бровями предлагает им кукол.

Аня всматривается в нее:

— Женя, ты?

— Аня? Вот не думала встретить! — Она неуверенно протягивает руку.

— А ты здесь служишь? Посиди с нами. Хочешь вина? Мой жених…

Барышня в красном платье в упор смотрит на Андрея:

— У тебя хороший вкус.

Аня злится.

— Ты много зарабатываешь, Женя?

— Ничего себе.

Аня насмешливо кривит рот:

— Танцами?

Глаза Жени суживаются.

— И танцами.

Она поворачивается к Андрею:

— Какой вы паинька при невесте.

Аня краснеет от злости:

— А вы разве знакомы?

Андрей смущается:

— Кажется… Как-то раз я был здесь…

Женя пожимает голыми плечами:

— Ну, положим, не раз, а гораздо чаще. Помните, как на Новый год кутили? Впрочем, молчу, молчу. Угостите, по крайней мере, папироской. Куклы теперь уже у меня не купите…

Андрей достает бумажник:

— Напротив. С удовольствием.

— Тогда купите эту черненькую… Она на меня похожа. Не правда ли?

Аня вскакивает:

— Не смей покупать! А ты, Женька, убирайся, слышишь?

— Аинька, успокойся… Простите, ради бога.

Женя продолжает равнодушно курить.

— Она пьяна. Уймите ее.

— Убирайся, слышишь?! — кричит Аня.

Любопытные взгляды, насмешливые улыбки. Андрей торопливо расплачивается.

…В такси Аня плачет:

— Я тебя люблю… А ты… Ты мог…

— Ничего не случилось, Аинька. Завтра ты проснешься веселой и все забудешь.

— Нет, нет. Ничего не забуду. Никогда не забуду…

На воздухе голова начинает еще сильнее кружиться. Автомобиль подбрасывает. Аня прижимается лбом к холодному, мутному стеклу:

— Ах, как я несчастна.

— Аинька, Аинька…

— Как я несчастна… Даже Люська счастливей меня… Я несчастна оттого, что я такая злая. И ты будешь со мной несчастен. Но разве я виновата?..

Автомобиль заворачивает на широкую, блестящую от дождя улицу. Мелькают дома, фонари, деревья. Какая длинная улица, какая отвратительная.

— Андрей, где мы?

— Разве ты не узнаешь? Это Елисейские Поля…

1927

Жизнь мадам Дюкло

…Предо мной до сих пор

Институтское платье

И сияющий взор.

Бунин

В первую же зиму по окончании института Манечка Литвинова вышла замуж за monsieur Дюкло. Манечка была сирота и воспитывалась на средства тетки. Тетка привозила ей конфеты на прием. Манечка грациозно приседала:

— Вы ангел, ma tante. Мерси.

Жизнь на воле была прелестная, розовая и пустая. Тетка — ангел, Павловск — рай.

И когда однажды утром тетка вошла в ее белую комнату с портретами институтских подруг по стенам и, потрепав ее по щечке, проговорила:

— Вот что, душа моя. Я нашла тебе мужа, француза, богатого. Собственный дом в Париже иметь будешь. Что, довольна?

Манечка присела так же грациозно:

— Вы ангел, ma tante. Мерси.

Свадьба состоялась через месяц. Мсье Дюкло было пятьдесят лет, Манечке семнадцать. В Россию он приезжал по делам всего на шесть недель. Он увидел Манечку на балете и влюбился.

Манечка была горда. Все подруги завидовали ей. Выйти замуж за француза, жить в Париже….

«Собственный дом» оказался огромным, серым и мрачным.

Дюкло был незлым человеком. После завтрака он пускал сигарный дым ей в лицо. Манечка сгибала шейку и кашляла, стараясь все-таки улыбаться. Ведь муж шутил с ней.

— У-у, моя дикарочка, — говорил он, целуя ее в затылок.

Манечка очень быстро изучила правила приличия — они были здесь совсем другие, чем в Петербурге, — и сумела заставить уважать себя жильцов, консьержку и даже булочника с угла.

По воскресеньям они с мужем гуляли в Булонском лесу, по четвергам к ним собирались гости. Всегда одни и те же: фабрикант Рафф с женой, длинный и худой адвокат и богатый виноторговец Ланэ. К нему Дюкло относился с особым уважением.

Мужчины играли в карты. Дамы беседовали о хозяйстве, о прислугах, о туалетах. Мадам Рафф осуждала эксцентричные моды и безумные траты.

— Берите пример с меня, — советовала она Манечке. — Главное, умело организовать свой гардероб…

Изредка Дюкло водил жену в театр, в Comédie Française.

— Нет, все-таки, — говорил он полгода спустя, — я не уверен, что поступил бы так же на месте Родриго.

Так жила Манечка, без огорчений, без радостей, спокойно, уютно. Годы проходили пустые, одинаковые, легко и просто, и ей казалось, что они стопкой ложатся друг на друга, так же аккуратно, как белье в ее зеркальном шкафу.

Так жила Манечка. Впрочем, теперь она уже не была Манечкой, а мадам Гастон Дюкло. В Россию она больше не возвращалась и даже думать стала по-французски.

Она жила безвыездно в Париже. Нет, не в Париже, а в картье Europe, где стоял их огромный «собственный дом».

Началась русская революция, мсье Дюкло возмущался.

— Это предательство, — говорил он, накладывая себе на тарелку жиго. — Это предательство. Они наши союзники. Они должны воевать до конца.

— А затем, — подхватывал мсье Ланэ сердито, глядя на мадам Дюкло, — русские бумаги. Заплатят ли они вам?..

Мадам Дюкло виновато улыбалась и успокаивала:

— Они заплатят. Непременно заплатят….

Случилось это так.

В одно февральское утро они, как всегда, проснулись рядом в широкой медной кровати. Было воскресенье. И, как всегда в воскресенье, одеваться не спешили, а, сонно потягиваясь, переговаривались о предстоящих удовольствиях.

— На завтрак будет утка с каштанами и ананасный крем.

— И потом пойдем в Булонский лес. И вечером