– Кефрия! Малта! Сельден!…-отчаянно и бессильно окликала она своих близких. Она ничего не могла понять. Темный силуэт опрокинутой кареты виднелся наверху, между нею и светом нескольких факелов. Там слышались голоса, в темноте двигались люди… Может, и ее дети там?

Заросший кустами склон был очень крутым. Роника никак не могла взять в толк, как это она оказалась вне кареты, да еще и так далеко. Ее что, вышвырнуло наружу?…

Наконец ее ушей достиг голос Кефрии.

– Мама, мама! – кричала та со слезами в голосе. Звала в точности как когда-то, ребенком, когда ее мучили дурные сны.

– Я здесь! – крикнула в ответ Роника. – Иду!

И тут же снова упала на колени, запутавшись в колючих кустах. Всю левую половину тела так щипало и жгло, как будто там была напрочь ободрана кожа. Но это не беда, это можно потерпеть и вообще не обращать внимания, можно попросту наплевать и забыть – лишь бы счастливо нашлись дети… Роника поднялась и снова свалилась.

Ей показалось, на сей раз она поднялась не сразу. Может, она даже лишилась сознания?… Теперь она вовсе ничего не видела перед собой – ни кареты, ни отблесков света. Вправду были там люди или это ей примерещилось?… Роника напряженно прислушалась… Ага! Вот оно!… Звук то ли плача, то ли сдавленного дыхания. Роника поползла на этот звук.

Скоро в потемках она ощупью обнаружила Кефрию. Сдавленное всхлипывание исходило именно от нее. Ощутив руку Роники, она вскрикнула, потом молча схватилась за нее. Она держала на коленях Сельдена, свернувшегося клубочком. Роника быстро ощупала его: тело напряжено – значит, живой.

– Он ранен? – первым долгом спросила она у дочери.

– Не знаю… Он не говорит… А крови не нахожу…

– Сельден, иди ко мне. Иди к бабушке, – позвала Роника. Он не сопротивлялся, но и не пошел к ней. Роника стала внимательно ощупывать его. Крови действительно не было, и он не вскрикивал от прикосновения. Просто лежал съежившись и трясся всем телом. Роника вернула внука дочери. Вот это было настоящее чудо: никто из них серьезно не пострадал. Кефрия сказала, что у нее сломано несколько пальцев, но больше ничего сказать не могла, а Ронике темнота не позволяла ее осмотреть. Повсюду стояли густые деревья, не пропускавшие ни лунного, ни звездного света. Все только затрудняло дальнейшие поиски…

– А Малта где?…-наконец спросила Роника. В присутствии Сельдена о Даваде она сочла за лучшее не упоминать.

– Я ее еще не нашла, – отозвалась Кефрия. – Я слышала голоса… вначале… там были еще люди. Потом я стала звать… Мне показалось, я слышала твой голос, но ты не сразу появилась… А Малта так и не отозвалась…

– Вставай, – сказала Роника. – Надо выбираться на дорогу. Может, она где-нибудь там!

В темноте она больше ощутила, чем увидела, как Кефрия кивнула в ответ:

– Только с Сельденом мне помоги…

– Сельден, – строго произнесла Роника. – Мы с мамой не сможем нести тебя на руках. Ты для этого уже слишком большой. Вспомни-ка лучше, как ты помогал с ведерками в тот день, когда пришли корабли! Тогда ты был храбрым. Давай будь храбрым и теперь! Ну-ка возьми меня за руку! Давай-давай, поднимайся!

Он зашевелился не сразу. Роника просто взяла его за руку и вынудила встать:

– Поднимайся, Сельден! Вставай! Бери маму за здоровую руку! Ты же сильный. Вот и давай помоги нам вылезти на дорогу…

Мальчик наконец выпрямился – очень медленно и неохотно. Они взяли его за обе руки и сообща кое-как втащили на горку. Кефрия прижимала поврежденную руку к груди. Они почти не разговаривали, лишь подбадривали Сельдена да звали по имени Малту. Ответа не было… Шум их шагов заставил смолкнуть ночных птиц и остался единственным звуком в целой вселенной.

Карета по-прежнему лежала на боку… Здесь, у самой дороги, деревья были не такими частыми, и земли беспрепятственно достигал звездный свет. И Роника увидела конец своего мира в черно-белых тонах. Одна мертвая лошадь валялась на склоне. А между дорогой наверху и тем местом, где остановилась карета, торчали смятые кусты и поломанные деревца…

Они все обыскали кругом кареты. Ни Роника, ни Кефрия не обсуждали вслух, чем именно они были заняты. А ведь они пытались ощупью разыскать мертвое тело внучки и дочери. Потом Кефрия предположила:

– А что, если она в самой карете застряла?…

Карета упокоилась на крутом склоне, причем крышей вниз. Из-под нее торчали сапоги кучера. И Роника, и Кефрия их заметили, но ни та, ни другая ничего по этому поводу не сказали. Сельден и так уже сегодня всякого насмотрелся, незачем указывать ему еще на одного мертвеца. И гадать (как они сами гадали), а нет ли там, под каретой, еще и раздавленного тела Малты, ему тоже не стоило.

Если Роника что-нибудь понимала, карета на своем пути вниз перекувырнулась самое меньшее дважды. Даже и теперь было похоже, что она вот-вот может отправиться дальше по склону.

– Осторожнее, – негромко предупредила она дочь. – Как бы она снова не покатилась…

– Я потихоньку, – бестолково пообещала Кефрия. И медленно стала карабкаться на опрокинутый экипаж. Когда пришлось воспользоваться раненой рукой, она ахнула от боли. Но вот она добралась до боковой стенки и попыталась заглянуть вниз. – Ничего не вижу, – пожаловалась она. – Придется внутрь лезть.

Роника молча слушала, как она сражается с заклиненной дверцей и наконец открывает ее. Вот она спускает ноги в образовавшуюся дыру и постепенно исчезает в ней…

А потом у нее вырвалось полное ужаса восклицание.

– Я наступила на нее!… – буквально взвыла Кефрия. – Малта, Малта, деточка моя, деточка…

Звезды равнодушно и молча взирали вниз с бездонных небес. И вот Кефрия начала всхлипывать:

– Мама, мама, она дышит, она жива!… Малта жива, наша Малта жива!…

Уже почти рассвело, когда она потихоньку проскользнула в его каюту. Вне всякого сомнения, она полагала, будто он уже спит.

Но Кеннит не спал. Когда в этот день они вернулись на корабль, Этта помогла ему принять горячую ванну и переодеться в чистое. Потом он выставил ее за двери и разостлал на столе для карт свои наброски и чертежи, касавшиеся Делипая. Разложил линейки, измерительные циркули, перья… окинул взглядом свои предыдущие достижения и нахмурился.

Те предыдущие планы он составлял по памяти. И вот сегодня, с немалым трудом ковыляя по местности, подлежавшей застройке, он быстро понял, что некоторые из его идей, увы, не подлежали воплощению в жизнь. Кеннит выложил на стол чистый лист плотной кальки и начал работу заново.

Подобные занятия всегда нравились ему. Каждый раз он представлял, что творит свой собственный мир. Аккуратный маленький мир, где все правильно и разумно, где все вещи были расположены наиболее выгодным образом. А кроме того, это мысленно относило его в дни его самого раннего детства, когда ему часто случалось играть на полу рядом с рабочим столом отца. В том доме – самом первом, запечатлевшемся в его памяти, – пол был земляным. Отец же, когда бывал трезв, трудился над планами обустройства Ключ-острова. И рисовал он не только свой будущий большой особняк. Он выстраивал в ряд маленькие опрятные домики для слуг, определял, каких размеров участок будет при каждом, даже подсчитывал, сколько земли потребуется для нужного урожая. Отец набрасывал сараи и стойла, загоны для овец и располагал скотный двор таким образом, чтобы навозные отвалы были легко достижимы со стороны огородов и садов. Под его пером возникла даже гостиничка для матросов, буде тем захочется поспать на берегу… Он рисовал одно здание за другим и ставил их так, чтобы связующие дороги получались прямыми и тянулись по ровной местности. В общем, отец создавал план идеального мирка на хорошо укрытом островке. Он часто сажал маленького Кеннита к себе на колени и показывал ему свою мечту. И рассказывал сыну, как в будущем они все там счастливо заживут. Все было так хорошо распланировано. И действительно, на некоторое время – пускай и очень недолгое – мечта отца обрела плоть и познала процветание.