баснях Симеон и вместилище лжи Мисаил хранят о том молчание, словно воды в рот набрали, стыдясь всего, что понавыдумывали по незнанию. Гляди ж, достойный мой лекарь, сколь много следует мне еще распутать, исправить и пресечь. Сверх всего на мне — книга о системе магометанской религии, которую его царское величество приказал мне завершить до апреля, самое позднее, до мая. А что еще случится до апреля или до мая? Это станет известно уже сегодня, на заседании сената».

В сенате царила необычная суета. Помимо ближайших советников царя вокруг аудиенц-зала толпились видные генералы и полковники, целые стаи канцеляристов с перьями за ухом, служащие коллегий иностранных дел и коммерций. В семь часов утра сенаторы заняли свои места в широких креслах большого зала, военачальники — на стульях с деревянными спинками, а служилый люд помельче — на диванчиках вдоль стен. Канцеляристы пробовали ногтями остроту перьев, краешком глаза посматривая то на дверь, то на пустое кресло во главе стола. Песочные часы, обычно стоявшие на виду на каждом заседании сената, оставались на шкафу в углу. Рядом со шкафом возвышалась деревянная подставка с записанными на табличке правилами поведения во время разрешения государственных или частных вопросов. Сегодня эти правила не понадобятся. Сегодня господа подчинят свои страсти верховной воле того, кто не терпит, да и не знает кого-нибудь иного над собою, кроме всемогущего господа.

Петр вошел быстрым шагом: его появление словно объединило пространство зала и вдохнуло в него жизнь. Брови царя мрачно сошлись, взоры внушали страх. Под его пристальным взглядом мгновенно воцарилась тишина.

— Господа сенаторы! — сказал Петр, движением век отгоняя до тех пор угнетавшие его мысли. — Господа генералы! — усы царя дернулись, лицо зло исказилось. — Прошу особого внимания к сообщению господина канцлера Гавриила Ивановича Головкина!

Головкин с достоинством поднялся и в ту же минуту из-за своего столика встал обер-секретарь Анисим Яковлевич Щукин. Сухо щелкнув пальцами, он поднял на ноги двух своих писарей, Ефимова и Пелехина. Оба взяли в руки по деревянной рейке длиной в человеческий рост, сам же Щукин поднял широкий полотняный свиток. Прикрепленный горизонтально к рейкам и осторожно поднятый повыше, свиток стал разворачиваться в огромную карту, покрытую разноцветными неровными линиями и расчерченную множеством стрелок, красных и синих. Посередине полотна извивалась река Волга до самого Каспийского моря. По бокам ее виднелись уезды и города, прилегавшие к реке, и далее — кабардинские, дагестанские земли, и Кавказские хребты, и Черное море, и крепости Дербент и Баку, и вся Персия, и иные просторы, до Стамбула и Бендер-Аббаса. Когда карта развернулась до конца, намерения царя стали всем ясны. Поднялось глухое волнение, но никто не проронил ни слова. Петр откашлялся в кулак и улыбнулся канцлеру краешком губ.

Гавриил Иванович провел ладонью по лицу, сверху вниз, словно снимая напряжение, осветил морщинистый лик живым блеском умных глаз и приблизился к карте, уверенно постукивая по башмаку лакированной указкой. Сообщение канцлера не было новостью для Дмитрия Кантемира. Оно касалось мятежей и неурядиц в Персии, неприятностей шаха Гуссейна, разорения Шемахи, убиения и ограбления российских торговых гостей. Окончив, Головкин со скромным удовлетворением отступил на свое место. Затем указка попала в руки графа Петра Толстого и снова начала переходить от одной точки на карте к другой. Дипломат и искусный коммерсант, Петр Андреевич пересчитывал дороги и тропы к дальним городам с той же легкостью, с какой добрая хозяйка пересчитывает гусей. Граф помнил наизусть такое количество чисел и имен, что только их перечень вызывал у слушателя головокружение. Граф рассказывал, кто и с какой страной ведет торговлю, где и что покупает и продает, сколько и в каких деньгах платит за товар и какой получает прибыток. Хорошо торговать тому, у кого на плечах голова имеется; хорошо иметь в кармане рублик, да знать при том, что с ним делать. Что гласит закон торговли? Покупай задешево да продавай задорого. Деньги же у нашего брата воде подобны: текут между пальцев, так что и не почувствуешь. Поглядите, господа, на турок, армян, англичан, венецианцев: у них-то денежки промеж пальцев не текут. А потому перепадает и то, что им не должно доставаться. Мы, к примеру, для корабельного строения везем лес с самых чертовых куличек, из европейских стран, и кланяемся таможенникам, и платим сборы. Шерсть привозим из Исфагани и Турции, иное — из других мест. Теперь господа, сделайте милость, взгляните-ка вот сюда. Откуда берут турки шерсть или шелка, которые продают нам? Из-под нашего же носа, из персидских провинций вдоль берегов Каспия. Это мне известно от разных людей. О том же свидетельствуют в донесениях Артемий Волынской, астраханский губернатор, и Андрей Лопахин, и Семен Авраамов, и Иван Неплюев, резидент при Оттоманской Порте. Только из одного Гиляна турки доставляют каждый год до тридцати тысяч пудов шелка. И платят за каждый пуд от семидесяти до девяноста рублей...

Разъяснения Толстого заняли целых три четверти часа. Царь не прерывал его ни единым словом или возгласом. Как повернулся к карте, так и застыл, погруженный в раздумье. Затем, выйдя из оцепенения, Петр негромко сказал:

— На чужие земли не зарюсь. Желал бы помочь Гуссейну. Как соседи поспешают отовсюду на помощь к соседу, чей дом объял пожар, так и державы долженствуют вставать плечом к плечу, дабы гасить огонь измены и мятежей. Но желаю сатисфакцию получить от грабителей Дауд-бека и Сурхая. Совершив нападение на Евреинова и других купцов наших в Шемахе, они нанесли урон моей чести. И прощения по сему делу не просили.

Глухим басом, словно медведь из берлоги, рокотнул Петр Шафиров, великий знаток восточных обычаев и дел:

— Поскольку наши договоры не оказывают более требуемого действия, пресветлый государь, высшая мудрость побуждает нас двинуть войска на юг. Наши устремления благородны, основания для действия — неопровержимы. Следует, однако, опасаться определенных осложнений.

— Каких? — император устремил на Шафирова свой пронизывающий взор.

— А вот по каким причинам, ваше величество. Легко столкнуть камень в болото, трудно вытащить. Наше движение к югу вызовет отклик со стороны турок. Османы давно не ходили в поход: они отдохнули и рвутся в баталии. Османы готовы двинуть свежие силы. Наши кулаки, напротив, в мозолях от двадцатилетней войны со шведами. Кроме шведов, были еще и сами турки, и татары Крыма. Так что не будет ли лучше придержать правый наш гнев, пока не наберем новых сил. Южная кампания может быть