— Беззаконие! — выкрикнул кто-то из прижатых к сидениям старейшин. — Боги проклянут тебя и всех причастных, Тайвиш!

— Верховный понтифик! Вмешайтесь! Вы что не видите, что происходит?! — издал отчаянный визг другой старейшина.

И это были вторые слова, которых так ждал Великий логофет. Слова заклятья. Теперь они уже не казались ему страшными. Поток судьбы нёс его с такой бешеной силой, что всё, что оставалось Джаромо Сатти, это вверить себя ему без остатка. Пройдя через зал, он подошел к сбитому с толку Лисару Анкаришу и протянул маленький красный мешочек. Высший жрец удивленно посмотрел на кулек ткани, подняв глаза на первого сановника.

— Настоятельно рекомендую развязать ленту и разглядеть содержимое, достопочтенный господин Анкариш. Вероятно, оно укажет вам верный путь.

Глаза верховного понтифика округлились, а тусклые зрачки вспыхнули, как только его пальцы коснулись красной материи. Потянув за ленту, он развязал простенький узелок и, взглянув внутрь ахнул, осев и обмякнув на своем сидении. Краем глаза Джаромо Сатти заметил, как полыхнул крупный рубин в пасти золотого льва, что красовался на ободке вокруг отрубленного пальца.

Круглые глаза жреца впились в Джаромо с немым, но крайне красноречивым вопросом: «Он жив?». «Цел, не считая легкого, и не смертельно увечья, но далее судьба его всецело в ваших руках, многоуважаемый господин Анкариш», — ответил полузаметным кивком Великий логофет.

Кровь окончательно отлила от лица главы всех жрецов и смотрителя Пантеона. Он стал похож на полежавший труп, что по чьей-то злой воле продолжал двигаться. Но с Великого логофета было достаточно и того, чтобы этот труп смог произнести нужные им всем слова, ну а потом пусть хоть обращается в труп обыкновенный. «Спасайте же своего драгоценного отпрыска, милейший господин Анкариш!» — произнесли уголки глаз высшего сановника и жрец, сглотнув, опустил голову.

Кое-как поднявшись и подойдя на негнущихся ногах к жаровне, Лисар Анкариш заглянул в дым.

— Б… б… Боги… не вмешиваются, — слова с трудом вырвались из его горла. Он словно потратил на них все свои последние силы, и тут же осел прямо на ступенях постамента, охватив голову руками.

— Что? Да как вы смеете так нагло врать Анкариш! — выкрикнул Лиаф Тивериш. — Старейшины, вы же видели это! Этот джасурский ублюдок что-то ему дал! Господа, это истинное преступление против… кх… а-а, о-ох.

Договорить он не смог. Воин рядом прервал речь вещателя алатреев одним мощным ударом локтем в живот, заставив того согнуться и рухнуть на колени.

— Господин Лико Тайвиш, я надеюсь, вы не запятнаете тайларские войска убийством старейшин в стенах Синклита, — спокойным, даже слишком спокойным тоном произнес Убар Эрвиш.

Предстоятель алатреев и герой войн прошлого сидел, сложив руки у подбородка, словно и не замечая меча у своего горла.

— Я тоже на это надеюсь, господин Эрвиш, — ответил ему Верховный стратиг.

— Тогда предлагаю не доводить этот день до позорной трагедии. Наши потомки вряд ли станут вспоминать о ней с теплом или гордостью. Я пойду в Халадскую крепость и вы, господа старейшины, тоже пройдите по своим домам. Синклит не лучшее место для бойни.

Сказав это, победить Мицана Рувелии поднялся и, повернувшись к стоявшему позади него крупному воину, протянул ему руки.

— Выполняй приказ своего командира, солдат.

Явно смущенный и слегка растерянный, тот обмотал руки старейшины веревкой, а следом за ним то же самое принялись делать и остальные солдаты, поднимая глав великих семейств и формируя из них колонну, словно из захваченных в бою врагов.

Великий логофет смотрел словно бы в дрёме, как старых и молодых мужчин в белых мантиях с черной каймой выводят из зала.

Вот и всё. Они сделали это. Синклит пал.

Когда последний алатрей прошел через ворота, Лико Тайвиш вышел на середину зала и, оглядев оставшихся алетолатов и два десятка солдат, что стояли между ними словно полноправные члены собрания благородных, произнес холодным голосом.

— Старейшины, привычный всем нам порядок собраний отныне стал невозможен. Алатреи, или как минимум часть их, вступила в заговор и предала те законные основы, на которых покоился порядок Тайлара со времен окончания смуты. Они, отринув так долго создаваемый моим отцом мир, возжелали превратить всё наше государство в свою личную вотчину, которой собирались править как тираны. А посему нам нужно восстановление законности. И единственная сила, что может нам её дать — это народное собрание. Старейшины, я призываю вас, как мужей государства, объявить о сборе в Кадифе, свободных граждан Тайлара, что явив свою волю, предадут заговорщиков суду и восстановят справедливость. Господин Лисар Утериш, ваша партия поддержит это решение?

По рядам алетолатов пронесся изумленный вздох, тут же сменившийся шепотом, перетекающим в споры. Никто из них не знал, какую роль им предстояло сыграть сегодня. Даже Лисар Утериш, старый и верный предстоятель партии был извещён этим утром лишь о том, что станет свидетелем больших перемен. Но мог ли он представить, насколько они окажутся большими? Едва ли.

Задуманное Лико после рассказа юного Эная Себеша, было слишком смелым, слишком безумным и дерзким, чтобы посвящать в это тех, кто мог пошатнуться в своей уверенности. Да, Утериш был верен Шето. Вот только своим торговым интересам, имениям и землям он был верен куда больше. И ни Джаромо, ни Лико, не могли положиться на то, что страх за них, не пересилит старые клятвы и обещания. Чего уж говорить об остальных алетолатах.

Даже сам Джаромо, вероятно счел бы всё это капканом, брошенным им под ноги алатреями, если бы накануне к нему домой не пришла одна гостья. Она появилась глубоко за полночь, явившись без предупреждения. В этот час Джаромо сидел в своих покоях, разбирая письма и донесения, когда дверь неожиданно открылась, и молчаливый Аях Метей провел внутрь фигуру, закутанную в плотный плащ с капюшоном. Как только раб закрыл дверь, она тут же скинула свою накидку, и Великий логофет увидел встревоженное лицо Ривены Мителиш.

— Ты в очень большой опасности, милый, — проговорила она без всяких приветствий. Джаромо заметил, что её прекрасное лицо изменилось — на нем добавилось морщин и складок, а в волосах заметно прорезалась седина.

— Злой рок ежечасно нависает над всяким из нас, моя бесконечная услада, — улыбнулся он в ответ, но женщина оставалась серьезной.

— Я не шучу, сладкий, всё очень и очень серьезно. Ты просил меня выяснить, не спелся ли наш главный жрец с новой верхушкой алатреев. Так вот, они поют одним голосом! В партии, которую ты играешь, Лисар Анкариш поменял сторону.

— На его верность я и не полагался, моя безмерно обожаемая Ривена.

— А я разве говорю про верность? — она тяжело вздохнула, и села на край кровати Великого логофета. — Ох, мой бедный, бедный Джаромо. Если бы речь шла о верности, всё было бы проще. Верховный жрец сговорился с Киротом Кардаришем, что на собрании Синклита боги пошлют благословение для вашего низложения, а потом и казни.