народ виноват, не ценит благодеяний?) – Двумя месяцами спустя ещё одно объяснение на Совмине: Ельцин «не согласен, что 1992 потерян для России. Была бы катастрофа, если бы не начали реформы. Они пошли по единственно (уже!) возможному варианту. Был огромный дефицит мужественных людей, готовых взять на себя всю тяжесть ответственности. В тех условиях неуместны были дискуссии (даже дискуссии?) о том, какую модель реформ проводить, не было возможности выбора команды… (И нашли Гайдара-Чубайса…) Не было опыта решения таких проблем…» – Посмели и без опыта. Только для того, чтобы показать кукиш робкому Горбачёву? И для сего – требовал Ельцин и вырвал от Верховного Совета «чрезвычайные полномочия» на полтора года.

Но, не найдя никаких шагов реальной политики, разумного изменения правительственного курса, – Ельцин поддался истерическому проекту победить своих врагов путём суматошного всеобщего референдума (апрель 1993) – «политический рычаг для реформы». Сколько воззваний, пропаганды, какая трата душевных сил народа и финансовых сил государства, и конечно же откровенная покупка голосов (через утроение денежной эмиссии мнимо повысили зарплаты и пенсии, а цены на энергию обманно не повышали до референдума, после него сразу же повысили). Задабривая противников, Ельцин давал уже интервью «Правде» (2 марта 1993): «к коммунистам надо относиться с уважением, как и ко всякой партии, кроме фашиствующих»[677]. Все «лучшие силы демократии» бросились поддерживать Ельцина. Тут – и манифест Е. Боннэр: все силы на поддержку Ельцина! «Каждый солдат знает свой манёвр».

Среди вопросов референдума был один, дающий возможность прямо осудить гайдар-чубайские реформы. (В невероятном ответе ограбленного народа, что он одобряет их, – виделось свидетельство подделки голосования.) Но о поддержке твёрдой президентской власти? – не видел и я другого выбора.

Тут – обменялись мы с послом В. П. Лукиным открытыми письмами. Нужно было искать мирное соглашение при каком-то балансе между спорящими сторонами. Я писал: «За четырнадцать месяцев народ и вовсе повергнут в нищету и в отчаяние»; «идёт массовый, невиданного размаха разграб и дешёвая распродажа российского добра, страну в хаосе растаскивают невозвратимо»; «Президент с министрами не должны, не могут пренебрегать уже годичным стоном народа, что реформа ведётся не так»[678]. Однако сама президентская власть, глядя далеко в русское будущее, нуждалась в поддержке сейчас этого опрометчивого Ельцина, наделавшего уже столько грубейших ошибок.

Увы, именно с момента, когда власть отдалась Ельцину в руки, – руководство Россией всё явней становилось ему не по плечу. Он думал укрепиться охватностью и действенностью государственного аппарата, – и в короткое время непомерно тяжеловесный советский госаппарат под Ельциным утроился (!) и стал ещё более тяжеловесным и безсмысленным. Попытки обозреть его приводят к впечатлению то ли чудовищному, то ли анекдотичному. Администрация Президента (огромного объёма). Управление делами. Президентский совет. Совет безопасности. Совет по кадровой политике (из трёх комиссий: по судебным кадрам, зарубежным и военным). Аналитическая служба. Экспертный совет. Центр специальных президентских программ. Аппарат советников – ближайших и не столь близких. Ещё отдельный аппарат по взаимодействию Президента и парламента. Формальное правительство (из министров либо безразличных, либо безсильных, либо корыстных) с переменным числом вице-премьеров: то их пять, чуть не до семи, то только два, – а через несколько дней снова увеличивается. А ещё же – тёмный кружок наиболее приближенных советников – начальник охраны, главный тренер по теннису, – да хуже распутинщины!

До Ельцина доносилось, что напложенные в тысячах демократические чиновники стали почему-то брать лихие взятки и распродавать народное добро? – в апреле 1992 он издал грозный Указ: «О борьбе с коррупцией в системе государственной службы» – и никогда не была исполнена ни одна строчка в нём и не подвергнут проверке ни единый пункт – и никогда не был проведен ни единый публичный процесс над крупным хищником. Да ведь как-то и проговорился Президент: «Своих – не выдаю». (Женщина на улице спросила перед телекамерой: «А мы ему – не свои?..»)

______________

А пока на Але – наше устройство в России. Порекомендовали ей архитектора Татьяну Михайловну Чалдымову, стала Аля с ней (приезжала она к нам в Вермонт) обсуждать план будущего дома, где б разместить и те огромные архивы, что уже накопились за 20 лет (а не опасно ли так прямо сразу их везти на взбаламученную родину?) и что нарастут в России, и библиотеку. Из двух домов, жилого и рабочего, занимаемых нами в Вермонте, не так легко втиснуться в один, значит – немалый. Для удаления от меня шумов, семейных и хозяйственных, сочинила Чалдымова два крыла под углом, очень удачно. Вообще, художественная изобретательность и вкус были у неё. Ранней весной 1993 она начала и стройку дома, сразу взяв стремительный, всем на радость, темп. (К тому времени покупка дома на пустовавшем участке в Троице-Лыкове была уже совершена, но дом тот, по ветхости и размерам, был непригоден.) Поздней весной 1993 Аля, поехавши снова в Москву, увидела участок и была очарована его лесной зелёностью, тишиной и близостью к Москве. Стройка двигалась бурно всё лето и осень, но, как часто бывает, настигла полоса трудностей – и зимой, при первой же оттепели, по всей площади потекла крыша. В январе 1994 стало ясно, что дома не будет к нашему переезду, а может, и до конца года не придётся в нём жить. (Нескончаемые хлопоты легли на супругов Курдюмовых, согласившихся разделить с нами будущую жизнь.) Однако и откладывать дальше возврат в Россию невозможно – временно устроимся в городе.

Но и сам переезд, после двадцати лет изгнания, – это не с дачи бы в город. Уже года два, предвидя мой возврат в Россию, несколько телевизионных фирм – американских, английских, японская, французская – всё шлют запросы, что желали бы иметь исключительное право на съёмку фильма о моём возвращении на родину. И кому-то, даже неизбежно, надо было такое право дать – просто чтобы не допустить обидной и постыдной свалки-драки конкурирующих телесъёмщиков. Однако все эти фирмы предполагали, конечно, мой прямой прилёт в Шереметьево (вариант, которого мы с Алей даже никогда и не обсуждали), ну и путь по Москве до дома, вот и всё, – никто ведь и предположить не мог дальнего кругового пути через Дальний Восток.

А – как нам по Сибири ехать? С двадцатью ссадками с поездов и столькими же посадками, сидением на станциях в разное время суток, и ночами, и зависимостью – найдётся ли нужное число билетов в один вагон? и нужное число мест в гостинице? И после этих безсонных передряг – с какой несвежей головой – встречи с местными людьми? выступления? поездки по округе?

О нашем плане возвращаться никак не через Шереметьево только и знали Боря Можаев и Юра Прокофьев. Последний и объяснил Але в Москве, что никакая телевизионная фирма российская при их