главнокомандующим фронтами, а также командующему Кавказской армией великому князю Николаю Николаевичу, который всецело присоединился к высказанному мнению. От главнокомандующих возражений тоже не последовало.

Таким образом, в ночь на 1 марта генерал Алексеев своим решением фактически поставил под сомнение приказ императора о подавлении восстания в Петрограде силами армии. Остается неясным, добросовестно ли заблуждался Алексеев, сообщая военной верхушке о полном контроле не существовавшего на тот момент «Временного правительства» над политической ситуацией в столице и над войсками, об их высоких монархических чувствах, о наступившем спокойствии, о «министре» Бубликове, или сознательно вводил в заблуждение. Полагаю, и то, и другое. Алексеев хотел верить, что его друзья, как и планировалось ранее, составят Временное правительство, и оно быстро возьмет ситуацию в свои руки. И потому выдавал желаемое за действительное. И Алексеев не мог знать, что реально происходило в Петрограде. Когда узнает, у него будет еще возможность ужаснуться от им содеянного.

Сейчас же он делал ставку на Родзянко и Гучкова, что означало измену императору.

28 февраля (13 марта), вторник

Охота на императора

Император следовал в Царское исключительно замысловатым маршрутом. «Прямое, кратчайшее расстояние от Могилева до Царского Села по Московско-Виндаво-Рыбинской дороге — 759 верст, — замечал генерал Спиридович, неоднократно обеспечивавший безопасность семьи императора на этом маршруте. — Но соглашением инспектора императорских поездов Ежова и дворцовым комендантом для Государя был установлен Могилев — Орша — Вязьма — Лихославль — Тосно — Гатчина — Царское Село протяженностью 950 верст, захватывающий пять различных дорог. Почему выбрали более длинный маршрут, когда, казалось бы, надо было спешить добраться до Царского Села — неизвестно»[2061]. Официальная версия — кружной путь был выбран, чтобы оставить кратчайший для воинских эшелонов генерала Иванова (которые, правда, не сильно спешили). Может быть, и так.

Литерный «А» следовал без происшествий, встречаемый урядниками и губернаторами. Царь проснулся около 10 утра и внешне беспокойства не проявлял. Информацию из Петрограда он мог получать исключительно через Ставку, которая ее очевидно дозировала. Известно, что днем императору доложили телеграмму от Беляева, направленную в 13.55, где сообщалось, что в Мариинском дворце — «благодаря случайно услышанному разговору» — уже заседает революционное правительство[2062]. И так же известное нам обращение членов Государственного совета за подписями Меллер-Закомельского, Гучкова и других с призывом уступить требованиям народного представительства. Обе телеграммы должны были продемонстрировать недееспособность столпов власти — правительства и Госсовета, призывавших смириться с неизбежным пришествием новой власти.

В 3 часа Николай отправил телеграмму супруге из Вязьмы: «Выехал сегодня утром в 5 ч. Мысленно постоянно с тобою. Дивная погода. Надеюсь, что вы себя хорошо чувствуете и спокойны. Много войск послано с фронта. Сердечнейший привет»[2063]. До середины дня 28 февраля серьезных оснований для тревоги не было и в Царском.

Утром того дня Морис Палеолог звонил княгине Палей, чтобы поинтересоваться ситуацией. «В Царском, сказала я, тишь, гладь и божья благодать. И посмотрела в окно: небо было голубое-голубое, и снег переливался на солнце тысячью огней. Ни звука, ни шороха. Однако — недолго музыка играла». После обедни, где было много людей, в том числе и офицеров, бежавших из Питера в шубах поверх мундиров с царскими вензелями, в городе стало неспокойно, «царило непривычное оживление. Солдаты расхристанны, фуражки набекрень, руки в карманах, гуляют, хохочут. Кое-где рабочие со злобными физиономиями»[2064].

Вновь начали прорабатывать вопрос об отъезде всей семьи — невзирая на болезнь — из Царского Села навстречу царю. Ответ охраны был неутешителен. Свидетельствовала графиня Буксгевден, уже начавшая собирать свои вещи: «Когда граф Бенкендорф поинтересовался у командующего железнодорожным батальоном, сможет ли императорский поезд немедленно прибыть из Петрограда в Царское Село для отъезда Императрицы (заметив в то же время, что на сборы придворным потребуются четыре часа), то командующий ответил, что даже если бы ему удалось доставить поезд из столицы, за эти самые четыре часа события способны зайти так далеко, что поезд просто могут не пустить дальше по линии»[2065]. Конечно, существовала возможность выехать навстречу Императору обычным поездом, но это было слишком рискованно со всех точек зрения. «В 4 часа доктор Деревенько вернулся из госпиталя и сказал нам, что железные дороги вокруг Петрограда — в руках восставших, поэтому уехать мы не можем, и вряд ли царь сможет добраться до нас»[2066], — вспоминал наставник цесаревича Жильяр.

В 4 часам пополудни наконец-то появился великий князь Павел Александрович, которого императрица ждала еще накануне. «У них с государыней состоялся продолжительный разговор, — поведала ее фрейлина Юлия Ден. — Их возбужденные голоса доносились до нас из комнаты. Ее Величество впоследствии мне рассказывала, что чуть ли не первым вопросом, который Она ему задала, был следующий:

— А как обстоит дело с гвардейскими частями?

На это упавшим голосом великий князь ответил:

— Я ничего не могу поделать. Почти все они на фронте»[2067]. Жесткий тон беседы подтверждала супруга Павла княгиня Палей. «Приняла она его хуже некуда. Сперва спросила, как дела в Петрограде, потом отчеканила, что, не советуй они Государю глупости, а поддержи его, ничего не случилось бы»[2068].

Император был все еще далеко. К 9 вечера его поезд прибыл в Лихославль. Здесь он переходил на Николаевскую железную дорогу. Поезд был встречен начальником дороги, а также начальником Жандармского управления генералом Фурса, который доложил Воейкову о событиях в столице и о захвате Николаевского вокзала. Дворцовый комендант получил также шифрованную телеграмму от Беляева, где сообщалось о создании Временного комитета во главе с Родзянко, а также телеграмму Бубликова с политическим манифестом и распоряжением по всем дорогам. Из Лихославля император в 21.27 направил телеграмму Александре: «Благодарю за известие. Рад, что у вас благополучно. Завтра утром надеюсь быть дома. Обнимаю тебя и детей, храни Господь»[2069]. Телеграмма загадочна тем, что нет никакой информации о получении им какой-либо корреспонденции от императрицы, за которую Николай II благодарил. И тем, что написана по-русски, тогда как вся остальная их переписка не только в те дни, но и все последние годы (за исключением еще одной телеграммы — вечером 2 марта) на английском. Может, это не Николай писал?

К этому времени прошла информация о том, что Тосно захвачено мятежниками. Литерный «Б» по-прежнему следовал впереди. После того, как поезд вышел из Вышнего Волочка (21.52), офицеры охраны собрались в купе штаб-офицера при Дворцовом коменданте фон Таля, который резюмировал ситуацию: «Раз попав в сферу действия мятежных войск, будет невозможно фактически оказать им сопротивление, а посему, принимая все