Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После полуночи Иванов будет приглашен к Александре Федоровне. Для царицы его приезд был большим облегчением. Вместе с детьми она пережила еще один тяжелейший день.
Утром 1 марта в Царском Селе ждали приезда царя — его поезд никогда до этого не опаздывал. Около 4 утра охрана, как обычно, выставила посты на пути его приезда. Однако литерный «А» не пришел, и связи с ним не было. Вспоминает графиня Буксгевден: «Было известно, что Император покинул Могилев, и в шесть утра Императрица вновь пришла к нам, чтобы узнать, нет ли каких новостей о «нем». Но никто ничего не знал, и потому мы все были крайне встревожены. Императрица побледнела еще больше, когда графиня Бенкендорф совсем некстати заметила: «А ведь сегодня первое марта» — это была годовщина убийства Александра II! Императрица собралась с силами и ответила: «Должно быть, какие-то проблемы в пути. Поезд скоро прибудет»[2097]. Лишь в восемь утра Гротену стало известно, что царский поезд изменил маршрут.
Около 9 утра из Петрограда вернулась делегация от частей дворцовой охраны, которая встречалась с Гучковым. Тот не потребовал снять охрану, но советовал консультироваться и договариваться с представителями новой власти. Для дальнейших переговоров в столицу был направлен флигель-адъютант полковник Линевич. Он был принят Родзянко и получил уверения, что охрана императорской семьи должна нести службу. По всей видимости, именно тогда императрице были даны неофициальные гарантии новой власти на возможный безопасный отъезд семьи за границу[2098]. Фон Гротен продолжал предпринимать все возможное, чтобы не допустить столкновения частей охраны Александровского дворца с повстанцами. Для этого он встречался с прибывшими в Царское депутатами Думы, которым заявил, что будет безусловно защищать царскую семью: «Я боюсь, что может произойти нападение гарнизона на дворец. Мы, конечно, нападение отобьем, но это будет ужасно. Императрица одна. Дети Государя больны»[2099]. Договорились о взаимном ненападении.
Охрана в основном еще держалась. Проверялись посты на всех службах, охранялись телефонная станция и ферма. Брожение в частях охраны чувствовалось, по словам очевидца, «их революционный пыл сдерживался главным образом присутствием казаков»[2100]. Ден писала: «Стоя с Ее Величеством у окна, выходящего на площадь перед дворцом, мы заметили белые платки на рукавах у многих солдат. После расспросов выяснилось, что по договоренности с членами Думы, приехавшими в Царское Село, войска согласились руководствоваться указаниями Думы.
— Выходит, все теперь в руках у Думы, — с горечью проговорила Государыня, обращаясь ко мне. — Будем надеяться, что она зашевелится и каким-то образом исправит положение»[2101]. Офицеры, опасаясь за лояльность подчиненных, лично возглавили караулы и пошли в казармы. Теперь уже генералы фон Гротен и Ресин предложили императрице вместе с детьми на автомобилях пробиваться к императору или в Ставку. Но Александра Федоровна вновь отказалась, опасаясь за их здоровье.
«В тот вечер мы засиделись допоздна. За обедом почти не ели: мы все были настолько озабочены и встревожены, что было не до еды»[2102]. К вечеру у дворца оставались две роты Сводного полка, две сотни конвоя и взвод зенитной батареи. Самое поразительное, наиболее слабым звеном в охране царской семьи оказались… великие князья. В Петроград убыла часть батальона Гвардейского экипажа, которым командовал Кирилл Владимирович. Примечательно, что все 17 офицеров батальона остались и явились в распоряжение императрицы. Она поблагодарила их за преданность и попросила вернуться в часть. Всех этих офицеров Временное правительство подвергнет наказаниям — вплоть до ареста[2103].
Великие князья и новая власть
Уже с первого дня восстания установилась тесная связь между руководством ВКГД в лице Родзянко со старшими из великих князей, занимавшими и ключевые посты в гвардии. Эту связь поддерживал доверенное лицо Родзянко — молодой адвокат Николай Иванов. Павел Александрович, от которого в сложившихся условиях зависело очень многое, был уверен, что выход из положения заключался в даровании ответственного министерства и конституционализма, и брался убедить в этом императора. Он даже взялся встретить его первым на вокзале в Царском Селе и уговорить пойти на радикальные уступки. Больше всего опасались, что раньше Николай увидится с женой, которая, как справедливо полагали, подвигла бы его к опоре на силу. Но император все не приезжал. Тогда было решено подготовить для него текст соответствующего манифеста.
«В четыре пополудни того же 1 марта к нам ворвались князь Путятин, секретарь дворцового министерства Бирюков и юноша Иванов… — вспоминала княгиня Палей (полагаю, память ей здесь немного изменила, по другим источникам, это событие происходило на несколько часов раньше). — На Бодиной (сын княгини Владимир — В. Н.) пишущей машинке написали манифест, которым Император даровал стране конституцию. Павел согласился, что ради спасения трона все средства хороши. Не до жиру, быть бы живу»[2104]. В манифесте говорилось, что царь с окончанием войны был намерен перестроить государственное управление на началах широкого народного представительства, но последние события показывали, что следовало провести преобразования раньше. От имени Николая манифест провозглашал: «Осеняя себя крестным знамением, Мы предоставляем государству Российскому конституционный строй и повелеваем продолжать прерванные Указом нашим занятия Государственного совета и Государственной думы, поручая председателю Государственной думы немедленно составить временный кабинет, опирающийся на доверие страны, который в согласим с Нами озаботится созывом законодательного собрания, необходимого для безотлагательного рассмотрения имеющего быть внесенным правительством проекта новых Основных Законов Российской империи»[2105]. Примечательно, что авторами акта оказались два ближайших помощника Воейкова — начальник его канцелярии Биронов и начальник Царскосельского дворцового управления Путятин.
Царя все не было. Тогда было решено направить манифест за подписями царицы и великих князей в Ставку для передачи его на одобрение Николаю. Для этого надо было уговорить Александру Федоровну. В изложении княгини Палей это выглядело следующим образом: «С готовым манифестом Путятин помчался во дворец и передал его с генералом Гротеном, вторым дворцовым комендантом, — в отсутствии Государя на подпись Государыне. Промедление смерти подобно. Говорят, Гротен встал перед ней на колени. Подписать она отказалась. Тогда Павел подписал его сам, и Иванов увез его в Петроград…»[2106]. А