Юкири, Сине и Суана быстро поднялись.

– Я поручусь! – ответила каждая из них.

Когда Эгвейн впервые проходила через эту церемонию, она была шокирована. С каждым шагом она пугалась все больше, как бы не совершить какую-нибудь ошибку. Хуже того – она боялась, что в любой момент выяснится, что все это розыгрыш или мистификация.

Теперь страха не было. По мере того, как были произнесены все ритуальные фразы, шагнув вперед на три шага и преклонив колени в центре гладкого пола, перекрашенного по приказу Элайды в шесть цветов, спиралью расходящихся от Пламени Тар Валона, Эгвейн сумела отбросить помпезность и заглянуть в суть происходящего. Эти женщины были напуганы, так же было и в Салидаре. Престол Амерлин – это символ стабильности, и они бессознательно к нему потянулись.

Почему избрали именно ее? Похоже, что в обоих случаях ответ был один. Потому, что она была единственной, кто устраивал все стороны. Вокруг нее появились улыбающиеся лица, но это были улыбки тех, кто сумел уберечь Престол от посягательства своих конкуренток. Либо это были улыбки облегчения оттого, что кто-то сделал шаг вперед и берет на себя бремя лидерства. А возможно, кто-то из них улыбался потому, что на Престол избрали не ее. История правления нескольких последних Амерлин была наполнена опасностями, раздором и двумя трагедиями.

В Салидаре Эгвейн сперва решила, что эти женщины просто идиотки. Теперь она приобрела опыт и, хотелось думать, стала мудрее. Она видела, что они отнюдь не были дурами. Они были Айз Седай, скрывавшими свои страхи за неимоверной осторожностью и бесстыдством одновременно. Можно выбрать кого-то, кого не жалко. Согласиться на риск, но уберечь от опасности себя.

Эти женщины поступали так же. Они спрятали свой страх за внешним спокойствием и контролем. Когда пришло время Восседающим вставать, Эгвейн ничуть не была удивлена, увидев, что поднялись все одиннадцать. Ни одна не осталась сидеть. На этой церемонии никому не пришлось омыть ноги.

Нет, она не удивилась. Они знали, что другого выбора нет, учитывая стоящую на пороге армию и пропавшую без вести все равно что мертвую Элайду. Излюбленный метод Айз Седай – поступать так, словно никаких споров не было и в помине. Во всем достигать согласия.

Саэрин выглядела удивленной тем, что ни одна Восседающая не решила остаться сидеть, пусть даже затем, чтобы доказать, что не позволит давить на нее. В самом деле, удивленными казались многие Восседающие, и Эгвейн стала подозревать, не сожалеют ли они о своем решении подняться так быстро. Одна из них могла бы усилить свое влияние, если бы осталась сидеть, вынудив Эгвейн омыть ей ноги и выпрашивать разрешения служить. Конечно, это бы выделило бы ее из всех и вызвало неприязнь новой Амерлин.

Женщины медленно заняли свои места. Эгвейн не были нужны подсказки, и их никто не предложил. Она поднялась с колен и, шагая по изображению Пламени, беззвучно пересекла зал. Порыв ветра пронесся по помещению, срывая шали, овевая обнаженную кожу Эгвейн. То, что Совет все-таки решил собраться здесь, несмотря на головокружительный вид из пролома в стене, кое-что говорило о силе его духа.

Саэрин ожидала Эгвейн возле Престола. Смуглая алтаранка аккуратно застегнула пуговички на платье Эгвейн, а затем с благоговением сняла палантин с Престола. Этот палантин был с семью полосами, восстановленный, как бы Элайда его ни отвергала. Саэрин некоторое время смотрела на Эгвейн, держа палантин на весу, словно оценивая ношу.

– Ты уверена, что желаешь взвалить на себя эту ношу, дитя? – очень тихим голосом спросила Саэрин. Это не было частью церемонии.

– Я уже несу ее, Саэрин, – ответила Эгвейн шепотом. – Элайда пыталась отмахнуться от нее, когда пыталась отрезать часть и разделить по своему усмотрению. Я подхватила ее, и несу с тех самых пор. И собираюсь нести до самой смерти. И буду нести.

Саэрин кивнула.

– Думаю, именно поэтому ты ее заслуживаешь, – сказала она. – Сомневаюсь, что какие-либо исторические события могут сравниться с тем, что грядет. Подозреваю, что в будущем ученые, оглядываясь на эти дни, будут считать их даже суровее Времени Безумия и Разлома, настоящим испытанием для тела, ума и души.

– Значит хорошо, что у мира есть мы, не так ли?

Саэрин промолчала, затем кивнула:

– Полагаю, да. – Она подняла палантин и возложила его на плечи Эгвейн. – Ты возвышена на Престол Амерлин! – объявила она, остальные хором присоединились к ней. – Во имя Света, да высится вечно Белая Башня. Да славится Эгвейн ал'Вир, Хранительница Печатей, Властвующая над Пламенем Тар Валона, Восседающая на Престоле Амерлин!

Эгвейн повернулась и посмотрела на женщин, затем села в кресло. Она почувствовала себя так, словно вернулась домой после долгой дороги. Мир сотрясался от прикосновений Темного, но в тот момент, когда она заняла свое место, для нее он стал немного правильнее, немного безопаснее.

Женщины выстроились перед ней по возрасту, Саэрин – как самая молодая – заняла место в конце. По очереди они присели перед ней в глубоком реверансе и попросили разрешения служить ей. Потом каждая поцеловала кольцо Великого Змея на руке Эгвейн и отошла в сторону. Когда закончила последняя, Эгвейн обнаружила, что Тесан вернулась. Та заглянула внутрь, чтобы убедиться, что все одеты, и, спустя мгновение, вернулась в зал, возглавляя группу из четырех гвардейцев Башни со сверкающим белым шевроном Пламени Тар Валона на груди. Эгвейн сдержала вздох. Они вели Сильвиану, закованную в цепи.

Поцеловав кольцо, Восседающие вернулись в свои кресла. Оставалось немного, но самая важная часть церемонии была позади. Наконец, Эгвейн стала Амерлин – настоящей и полноправной. Она так долго ждала этого мгновения.

А сейчас настало время для пары сюрпризов.

– Снимите с узницы цепи, – приказала Эгвейн.

Солдаты за дверью, звякнув металлом, неохотно выполнили приказ. Восседающие были в смятении.

– Сильвиана Брехон! – объявила Эгвейн, поднявшись на ноги. – Ты можешь приблизиться к Престолу Амерлин.

Гвардейцы разошлись в стороны и позволили Сильвиане пройти. Ее когда-то превосходное красное платье не очень хорошо перенесло тяготы тюремного заключения – оно было помято, подол перепачкан. Ее черные волосы, обычно собранные в пучок, были заплетены в неаккуратную косу, но лицо Сильвианы сохраняло невозмутимое спокойствие.

Пройдя через зал, она внезапно встала перед Эгвейн на колени. Эгвейн опустила руку и позволила ей поцеловать кольцо.

Восседающие смущенно смотрели на то, как Эгвейн нарушает церемонию.

– Мать, – наконец произнесла Юкири. – Подходящее ли сейчас время, чтобы вершить суд?

Эгвейн отняла руку от коленопреклоненной Сильвианы и посмотрела в глаза Юкири, потом оглядела всех Восседающих, застывших в ожидании.

– Вы все покрыли себя великим позором, – сказала она.

На напряженных лицах Айз Седай широко распахнулись глаза, брови поднялись вверх. Они были рассержены. Но у них не было на это права! Их гнев – ничто по сравнению с ее гневом.