Решительным шагом направился он к остановке трамвая. Вскоре подошел полупустой N 1. Нектов честно опустил в кассу три копейки, затем крутанул шестеренку, чтобы оторвать законный билет. Однако из подающего механизма выдвинулся кусочек белой ленты – без всяких цифр и букв.

– Черт знает что такое! – возмутился Собиратель.

– Именно что черт знает! – подтвердила сидящая невдалеке женщина. – Вставили рулончик белой бумаги! Вроде, извиняюсь, туалетной – только малого масштаба. Для лилипутов, что ли?

– Нет борьбы за качество! – вмешался мужчина в очках, вошедший в вагон вместе с Нектовым. – Пять минут назад подхожу к киоску, а газетчица в слезах. Говорит – все выцвело, торговать нечем. Говорит, недавно все в норме было – и вдруг такой брак. Я поглядел – ни газет, ни журналов, сплошь белая бумага. Видать, такую краску печатники стали делать, что сразу улетучивается. Где здесь борьба за качество, я вас спрашиваю?

Нектов сошел на углу Большого проспекта и Восьмой линии. Все увиденное и услышанное большого впечатления на него не произвело. Странное содержимое бака – это из-за усталости глаз. А что вместо билетов белая лента, так это, наверно, какой-нибудь молодой трепач подменил. Ну, а мужчина в очках, кажется, с утра пораньше принял дозу. Может, этот очкарь на подходе к белой горячке, вот ему и чудится, что все вокруг белым-бело. Хорошо, что он, Нектов, пьет только в торжественных случаях. И сегодня – именно такой случай. Не каждый день людям «Зефиръ N 500» достается! У него еще с мая стоит недопитая бутылка кагора. Он допил бы его с женой, да ее дома нет. К тому же Валя и не поймет всей торжественности момента. Всем она хороша, верная она подруга – а вот устремлений его не разделяет. Для нее что «Дюбек» – что «Казбек». Да и кто во всей коммунальной квартире ощутит всю ценность «Зефира»? Люди неплохие, живем дружно, грех жаловаться, но стоит ему на главную тему заговорить – все, как раки, от него пятятся. Придется выпить с Дрекольевым. Он живет через комнату. Все нерабочее время этот сантехник отдает нелепому делу: собирает обертки от туалетного мыла. Жалкий маньяк! Как шакал, рыщет по чердакам, свалкам и помойкам и кичится, что у него в числе прочих, с позволения сказать, находок имеется упаковка от мыла «Русалочка» (1913 год). Но все-таки на безотрадном квартирном фоне Дрекольева, хоть и с колоссальной натяжкой, можно считать коллекционером. И именно с ним Нектов отпразднует приобретение «Зефира».

Погруженный в свои мысли, он шагал домой, не замечая, что вокруг творится нечто необычное. На лицах отражено смятение, недоумение. У входа в сберкассу всхлипывал какой-то мужчина. Что-то непонятное творилось возле магазинов. Множество школьников слонялось по бульвару. Через проходную типографии, хоть до конца смены было еще далеко, то группками, то поодиночке тек на улицу народ; лица выходящих были печальны. С Одиннадцатой линии на проспект вышла почтальонша с полной сумкой. Она громко восклицала:

– Белая темнота! Белая темнота навалилась!

Но вот и дом. Через подворотню Нектов направился к своему флигелю. В дворовом скверике на скамейке сидел Колюнчик, известный всему дому как лодырь отпетый. Обычно у школяра этого вид был унылый, сонный; оживлялся он только с началом каникул. Но на этот раз Собиратель был поражен каким-то просветленным, праздничным выражением его лица.

– Чему радуешься? – обратился он к мальчишке. – Или пятерку заимел?

– Ни двоек, ни пятерок больше нет! – радостно отрапортовал лентяй. – Педагоги в панике ужасной, кроме физкультурника… Все буквы из учебников убежали! Все дневники насквозь побелели! И бумага записей не принимает!.. Наконец-то о детях кто-то позаботился!.. Вася Бобер говорит – это инопланетчики.

– На инопланетчиков не клепай, они люди серьезные, – возразил Собиратель. – Ясное дело, это ребята из твоей же школы химией какой-то страницы обработали… Эх, Колюнчик, ведь ты, говорят, способный. Если на учебу поднажмешь – в люди выйдешь. Может, со временем даже коллекционером станешь. Вот возьми, к примеру, меня…

Но невоспитанный двоечник не захотел слушать. Он вскочил со скамейки и с веселым гиканьем устремился в подворотню.

Из всех жильцов только пенсионерка Ольга Васильевна Гаврилова была дома. Она подметала коридор – ее очередь. В движениях добродушной старушки Нектов уловил некую напряженность, нервную размашистость. На приветствие его она ответила как-то отрывисто, неулыбчиво.

– Что-нибудь с Тамарой вашей? Опять у нее с мужем нелады? – мягко осведомился Нектов.

– Нет, там наладилось… Там-то ничего… – последовал негромкий ответ.

И вдруг ее прорвало:

– Ужас что!.. В поликлинику свою забежала, – ну, знаете, где прежде работала… Все медицинские документы обесцветились, ни одной истории болезни не осталось! Больные бродят, будто беспризорники, врачи прямо волосы на себе рвут!.. Один больной к Викентьевой подходит, бюллетень продлить надо. Сует ей бюллетень, а это не бюллетень, а бумажка голая. А тут Анечка Кушелева из аптеки прибежала, говорит: все наклейки на лекарствах побелели. И рецепты – тоже… Я вышла – вся дрожу…

– Печальный случай, – посочувствовал Нектов. – И как это медики такое безобразие допустили?! Тут прокуратура вмешаться должна! А у меня, представьте, приятная новость. Столько лет о «Зефире N 500» мечтал…

Ольга Васильевна метнулась со своей метлой в другой конец коридора. Обиженный невниманием, Нектов направился в комнату. Из-под угловой паркетины – то был его тайник – он извлек небольшой ключик и открыл им нужный ящик комода, где хранилась коллекция. Затем осторожно вынул из пиджака завернутый в станиоль «Зефиръ» и, не разворачивая, положил драгоценность в ящик; потом задвинул его. Ему хотелось подразнить, потомить свою душеньку, продлить радостное ожидание. Вечером он вдосталь налюбуется на приобретение и при этом пригласит Дрекольева на стопку кагора. Пусть этот нелепый «коллекционер» поглядит на «Зефиръ» и познает, как ничтожны его мыльные обертки перед таким экспонатом. С этими мыслями Нектов снова запер ящик на ключ. Тут надо уточнить, что все обитатели квартиры были люди честные, и он это знал. И жене своей он верил вполне; будь у него миллион наличными, он без колебаний вручил бы всю сумму Валентине на полное ее попечение. Но коллекция – особь статья. Здесь ключ да ключ нужен!

Из прихожей послышался телефонный звонок. «Это, верно, Валя от дочери звонит; сейчас начнет докладывать, какие новые слова внучка Машенька освоила», – подумал Нектов и улыбнулся. И действительно, звонила жена. Но речь повела не о внучке. Голос был тревожный, с надрывом.

– Представь, опечатали и кассу, и бухгалтерию, где наша Римма работает! Это в выплатной-то день!.. Бред какой-то! И Римму, и весь персонал по домам отпустили. Что-то ужасное!..

– Кража со взломом? Растрата? – деловито спросил Нектов.

– Уж лучше бы кража! Уж лучше бы пожар! Хуже, хуже! Деньги все обесцветились – ни цифры, ни буковки на них… Только медь да серебро нормальный вид имеют. И все бухгалтерские книги, все документы тоже обесцвечены… Римма рыдает. Она твердит, что это конец света начался… Она сейчас Виктору на работу звонила, думала, муж утешит, обнадежит. А у того у самого неувязки: во всем проектном бюро вдруг все синьки и ватманы вылиняли… Но ты приготовься к главному ужасу. У меня с собой восемнадцать рублей было. Открываю сумочку – а там не деньги, а бумажки белые… Ты проверь те сто шестьдесят, что в верхнем ящике, под бельем. Вдруг и они?.. Сейчас, Риммочка, сейчас дам тебе еще валерьянки!..