Как бы то ни было, но я сгоряча сделал промах неосмотрительности и необдуманности, так что когда 5 дней спустя приехали ко мне генералы [Г. Р.] Васмунд и Евреинов от имени гр. [Пав. А.] Шувалова заявить о его желании, чтобы я печатно опроверг всякую связь моего Дневника с вечером у гр. Шувалова[898], и передали мне, насколько графиня [М. А.] Шувалова оскорблена, я им сказал, что в полном сознании своей вины я не только сделаю заявление, но я его помещу в Дневнике, который больше читается и, независимо от сего, считаю своим долгом чести просить у графа и у графини извинения в том, что, введенный в заблуждение, мог их невольно оскорбить. Уполномоченные предложили свою редакцию, я свою, мы согласились на одной редакции и, чтобы не могло быть предположения, что я действую только по принуждению, а именно из чувства долга и чести, я напечатал и заявление, и самообвинение!

Так я действовал под влиянием совести. В мои годы выступать Дон-Кихотом было бы только смешно; а сознавать свою вину, и публично притом, мне кажется, первый долг порядочного человека. Вот голая и простая правда.

Судить себя не могу: но внутреннее чувство говорит мне, что я поступил по совести, извинившись перед теми, кого невольно оскорбил, и изгладив впечатления на умы необдуманного и непроверенного Дневника. Лучше себя обвинить в Дон-Кихотизме, чем быть распространителем смущения и обличения ложных против других.

О [Н. В.] Муравьеве

Я провел два вечера в беседе с глаза на глаз с Муравьевым, слушал его конфиденциальный циркуляр, выслушал весь план его проектированных реформ и вынес глубоко отрадное впечатление, благословив минуту, побудившую Царя призвать человека такого к работе министра юстиции. В Муравьеве поразительны ясность взгляда и простота в обращении с вопросом. Эту ясность взгляда на предмет, добытую практикою службы, жизни и трения об людей, Муравьев умеет передавать слушателю в своем изложении. И затем его несомненно важное достоинство в том, что ему решительно все равно, что скажут либералы, что скажут наши отцы отечества в Госуд[арственном] совете, что скажет наша балаганная печать: цель намечена, воля Царская, совесть велит, и иди прямо и смело своей дорогой.

Ларчик просто открывался, вот что хочется сказать, прослушав мысли Муравьева о том, что надо сделать для улучшения судебного ведомства. Да, подумал я, с такими двумя умницами, как [С. Ю.] Витте и Муравьев, можно много сделать для счастья России и для славы Государя, не минутной, а настоящей, для славы, выражающейся в постоянном увеличении на Главу Его благословений людей.

План того грандиозного совещания, которое предполагает Муравьев около себя устроить для разработки всех реформ, имеет огромное практическое достоинство. В том или в другом виде все главные деятели и лица судебного мира перебывают в этих комиссиях и пробудут известное время в атмосфере, которой тон и характер даст и будет давать сам Муравьев: значит два, три года будет существовать школа, в которой поучатся все более или менее значащие члены судебного ведомства и так сказать возродятся или переродятся в своих взглядах на судебный мир и на его отношение к государству. А в то же время Муравьев получит возможность познакомиться ближе со всеми представителями суда и прокуратуры и собственным взглядом и чутьем отделить козлищ от овец.

Затем, что весьма мне понравилось в мыслях Муравьева, это его решимость всю реформу произвесть как можно скорее, с определением срока 2 лет и maximum’a трех лет, исходя из сознания, что совершенства достичь нельзя, что в реформе будут недостатки, но что главное, сама реформа будет сделана. Это чисто практический взгляд на вещи, который уже тем хорош, что дело будет несомненно сделано, а затем недостатки, если будут, могут быть исправляемы по мере того, как они будут обнаруживаться на практике.

Весьма важно и ценно и то, что вперед Муравьевым ничего не предрешено; следовательно, работа комиссий будет живое дело, где всякому дано будет высказаться. Этим достигнется то, что всякий с охотою будет вносить свои посильные знания и опытность, и уже после, когда соберутся и выскажутся мнения и взгляды, Муравьев будет себя признавать в праве и в состоянии по каждому предмету составить себе окончательное мнение.

Теперь вся его работа свелась к постановке вопросов, и вот эта-то работа, надо отдать ему справедливость, составлена великолепно.

В заключение остается сослаться на то, что слышишь решительно от всех приезжих и здешних: Министерство юстиции стало неузнаваемо по доступности, по любезности, по простоте обращения, по быстроте работы. Отрадно, отрадно и отрадно!

О [В.] Протопопове