заключённая в ничтожном осколке могущественного и утраченного Хагором «Созвездия Рая», вовсе не была её сновидением. Рудольф, сбрасывая кольцо, думал, что проделал это незаметно для неё.

Месть Матери Воды, переданная по наследству

Утром Нэя проснулась в мансарде Рудольфа в «Зеркальном лабиринте», не сразу поняв, где она? Она ничего не помнила. Она даже не сняла свою блузку, и тонкие кружева удивили своей оборванностью и измятостью, будто она блудница, заснувшая после пьяной оргии. Корсет и юбка валялись на полу рядом с постелью. Увидев, что она проснулась, он сразу же прильнул к её груди, но она ничего не почувствовала, кроме сожаления об испорченной блузке.

— Я устал ждать, когда ты проснёшься…

— Не трогай!

— Но я ждал…

— Не лезь, я вся мятая и какая-то растерзанная. Что ты делал со мною ночью? Зачем изорвал мою одежду?

— Ты не давала себя раздеть. Ты больно дралась.

— Я ничего не помню, — сказала она обиженно. Голова ничуть не болела, но было чувство неприятной помятости во всём теле. — Зачем я пила отраву? И ты не остановил…

— Иногда для разнообразия впечатлений можно и попробовать. Ты сама же веселилась…

— Но я ничего не помню, — опять обиженно продолжала Нэя, — зачем мне такое веселье?

Впечатления о столичной прогулке было испорчено вконец. Нэя отвернулась и не хотела с ним разговаривать, не отвечая на его призывные ласки.

— Ну, просыпайся же, — требовал он настойчиво, — чего ты как тряпичная кукла…

Ощущая себя не лучше, чем в том самом подземном отсеке, когда её покинула всякая чувствительность, она не желала вообще никаких прикосновений. Возник всплеск страха, а если так будет уже всегда? Вот она, месть Матери Воды, как и предупреждала бабушка! Как возможно выдерживать подобное всю оставшуюся жизнь?

«А так»! — злорадно шепнула ей стеклянная девушка с лысой головой, — ведь пробочка-то золотая куда-то укатилась. Девушка возникла не зримо, а лишь как образ в её сознании, но воздействовала она как бы и извне: «Как другие выдерживают, живя без всякого отклика и любви со своими мужьями? Как Ласкира выдерживала, ничуть не любя Ниадора? Та же Гелия, оплачивая таким вот терпением собственную же корысть? Или Азира ненавистных пользователей своего тела»?

«Бабушка любила дедушку Ниадора»! — возмутилась Нэя.

«Хо-хо, отлично! А что ещё ей оставалось делать, как только верить в собственный же самообман? Куда бежать? В пустыни? Ей, так и не сумевшей стать подлинной жрицей Воды. Слабовольной и податливой на зов собственной необузданно-чувственной натуры. Стремящейся лишь к удовольствиям и экстремальным приключениям. Бытовой комфорт и жажда потомства были для неё важнее служения мне»!

«Ты всего лишь пустая и дрянная бутыль! Заткни свой стеклянный рот»!

Странное воздействие того, что таилось в напитке, добавленное в ароматную смесь диковинных фруктов и трав, продолжало распоряжаться её телом, плюща и душу. Коварная «Мать Вода» стёрла память о столь чудесно начавшемся вчерашнем дне. О нежных милованиях на лесной дороге, о встрече с Реги-Моном, о его влюблённом и совсем молодом взгляде, о своём произведённом на всех впечатлении. И только страшная фигура невыносимого Чапоса нисколько не поблекла, а напротив, торжествовала над всеми прочими впечатлениями, заляпав их собою как чёрной кляксой, растекшейся внутри… С таким же самым бесчувствием пополам с мукой она могла бы отдаваться и Чапосу…

— Ты не забрал случайно тот сосуд с напитком? — спросила она, едва он оставил её в покое. Никакого, даже слабого, ответного чувственного отклика не возникло. Он только ещё больше растряс и взбаламутил её, — Я бы с наслаждением её разбила! Эту дрянь! А то со мной что-то не то…

Он посмотрел с непониманием, — У тебя что-то болит?

— Нет. Но такое ощущение, что это меня всю выпили, а не я ту бутылочку-девушку. Какая-то тягучая пустота внутри…

— Лишний раз убеждаюсь, что все эти искусственные стимуляторы обладают очень неоднозначным воздействием… Какой местный чёрт заставил меня поставить на тебе такой вот опыт…

— Просила же не трогать! Мало было ночи…

— Ночью ничего не было, — ответил он удручённо.

— А что же было?

— Ты царапалась, дралась, ударила меня по лицу со всего размаха, а потом уснула. Мне тоже не оставалось ничего другого, как провалиться в кошмарный сон.

— Почему же кошмарный?

— Мне снились какие-то ужасы, а я вообще-то редко вижу сны. Сплю крепко, поскольку бездельничать нет возможности. А тут… Снится, будто лежу я на речном острове, а прозрачная, как из стекла, русалка тащит меня в воду и топит. Еле вынырнул, проснулся, едва дыша. Опять уснул, и опять эта же русалка, но уже похожая на синюю утопленницу, навалилась на меня и давит на грудь так, будто я на дне океаническом, где чудовищное давление, а она мне говорит: «Я не отдам тебе ту, которая моя по наследственному праву». И как тебе такое?

Нэя смотрела ему в рот с ужасом, — Тебя посетила Мать Вода…

— Да какая там мать! Кошмар же, говорю…

— Ты часто трахался с женщинами на речных островах?

— Попрошу не сквернословить!

— Так твоё же любимое выражение…

— Я подобными отвратными словами свою речь не засоряю!

— Ага… Тебе приснилось одно из твоих прошлых приключений, и только ты вознамерился повторить сладостные мгновения, к тебе Мать Вода и пришла.

— Не тебе напоминать мне о прошлых приключениях. Ты первая от меня удрала на целых девять лет.

— Мать Вода ясно сказала тебе, у нас не будет тут будущего. Она не хочет дарить мне счастья в отместку за то, что я пренебрегла тем, чтобы служить ей. Да ведь я ничего не выбирала… бабушка так решила… Бабушка отреклась от Мать Воды…

— Да прекрати ты! Какая ещё мать? Хороша бы была твоя бабушка, если бы отдала тебя с детства на растление. Но она была умна, сама пройдя часть этого скользкого пути, не ведущего ни к чему достойному. Сумела же уйти и даже выйти замуж, родить сына…

— Все жрицы были непорочные.

— Телесно, а так-то… Их же обучали утончённому разврату.

— Не разврат, а особое развитие, особое искусство. Тебе же самому нравится, когда я использую даже ничтожную часть того, что сумела передать мне бабушка. Но это так, для бытовой радости, как говорила она.

— Нэя, меня раздражает этот разговор о всякой чепухе.

— Зачем же ты мне кофточку порвал? — спросила она, с сожалением разглядывая свою блузку с повреждёнными паутинными кружевами и оборванными драгоценными пуговками.

— Я всего лишь хотел помочь тебе раздеться для сна. А ты дралась как безумная кошка.

Он вышел, чтобы приготовить кофе. Но кофе показался редкой гадостью, по горечи сравнимым с какой-то