из-под пола вынырнула, уж точно давненько пристрастилась к такому вот отдыху, приправленному синей бутылочкой местного изобретения.

— Помимо радостных самоощущений «Мать Вода» продляет молодость. Потому у неё и стоимость такая запредельная. Ты обратил внимание, что Ифиса мало изменилась с тех пор, как была жива Гелия…

— Не разглядывал я её! Подошла какая-то лахудра, вся распоясанная, успевшая нахлебаться под самую завязку…

— Какую ещё завязку?

— Да под ту самую, которая давно уж развязалась у твоей вчерашней подружки. Нагляделась вчера? Пусть она будет для тебя как указатель, предупреждающий, чего должен избегать здравомыслящий человек.

— Чего мне избегать? — Нэю ещё сильнее обижал его развязный тон, будто она совершила нечто такое, за что он перестал её уважать. Да и уважал ли когда?

— Того самого, где мы и были с тобой. Вашей «Пьяной Лианы» и поисков небесных удовольствий. Их нет нигде. Только яд даёт подобный самообман. За сказочную иллюзию на час он отбирает здравомыслие на всю оставшуюся жизнь. Можешь считать вчерашний отдых такой профилактической прививкой.

— Но ты и сам не был против «небесных», как ты говоришь, утех. Сам же потащил меня в каморку для райского блаженства. А там под постелью кто-то прятался, жуткий. Напал сразу.

— А говоришь, что ничего не помнишь.

— Начинаю вспоминать, но обрывками. Маску отлично помню. И Ифису… А ты хотел её прогнать. Тебе было жалко еды? Она, если и не поела, то домой остальное утащила. Вместе с посудой. — Нэя засмеялась, вспомнив раздутый мешок Ифисы и её испорченное соусом платье, — Всё равно еда вся осталась нетронутой. Когда-то Ифиса была первой красавицей континента…

— Она и теперь имеет спрос.

— Ага! Заметил, какая она! Я же говорю, она не стареет. Не у всех есть возможность настолько часто вкушать этот божественный напиток…

— Намекаешь на то, чтобы я не жадничал и почаще потчевал тебя этой колдовской водичкой? Мне показалось, что она заметно опустилась.

— Временный внутренний упадок, такое происходит с любой женщиной, — Нэя ринулась на защиту Ифисы лишь из-за желания перечить ему. Он продолжал её раздражать. Собственное возникшее вдруг бесчувствие пугало её тем, что останется навсегда. Ведь возникло же оно когда-то у Гелии, да так и осталось при ней. Будь иначе, Гелия не выбрала бы Нэиля. Реакция Нэиля была лишь ответной. Спустя годы Нэя могла признаться себе, что Гелия преследовала Нэиля, а не наоборот.

— Главное в такой ситуации не упасть в какую-нибудь очередную придорожную канаву и не захлебнуться там гнилой водой. А так, всё проходит. Кризис стареющей красавицы, — согласился он миролюбиво.

— Когда я постарею, ты меня разлюбишь? — спросила она вяло, ничуть не желая думать ни о каком будущем. А в настоящем любил ли он её? Или она сама себе навеяла сказку о небывалой любви, тогда как из-за его нежелания идти в Храм Надмирного Света её здесь воспринимают особой девой и мирятся с её «Мечтой», не имея сил отказаться от её необыкновенных платьев и прочих украшений. Никто из местных женщин не входит с нею в задушевное общение, не приглашает в гости, не желает её дружбы.

— Нет. Не разлюблю. И ты не постареешь. На Земле есть средства против старения.

— На Земле? — спросила она всё также безразлично. — К чему мне думать о твоей Земле?

— Действительно, к чему? — согласился он с лёгкостью, прозвучавшей как оскорбление.

— Тебе-то уж не придётся увидеть меня старой, чего тебе и думать о том. Почему так ужасен наш мир? Почему так низок, если душа умеет и способна летать? И даже, — редко, но бывает и такое, — постигать своим зрением высшие миры? — спросила она с горечью, будто он мог понять всё и вылечить, избавить всю планету от её неустройства.

— Потому что ваши властители подобны безумному мозгу, приговорившему своё тело, то есть ваш народ, к пагубному голоду в надежде, что это даст неслыханную власть и волю над ним, а им самим откроет немыслимые высоты. И это уже заложено в алгоритме их существования во времени. А инерция вывернутого существования очень сильна. На деле же они также сдохнут без того, что только и способно питать, носить их. То, что есть тут порок, это трофические язвы умирающего уже тела здешнего человечества.

— Зачем же вы сидите в глубине нашей планеты, если не хотите помочь? Убейте подлых владык.

— Не всё же так просто. Если вырезать больной мозг, кто будет управлять телом? Если удалить самые верхние, самые высшие эволюционно слои, то как компенсация место займут более древние, более тёмные, более дремучие, те, что сейчас подавлены верхними. Надо тонко целить, надо уметь постепенно вылечить, а не кромсать то, что и так искалечено. Возможно, нас сюда и закинули как некий целительный и лекарственный агент для вашего мира. Но насколько подходит лекарство? Какие у него побочные действия? Каков вообще эффект? Как сразу понять? К тому же, тут и без нас много чего было и есть. Вот ты кто? Знаешь сама? И я не знаю. Но я тебя принимаю полностью. И ты ведь меня тоже? Даже со всеми моими изломами? — И обнимал уже бережно. Может, он и не признавал своей вины, но делал вид, что раскаивается во вчерашнем проступке, когда ввёл в искушение в «Ночной Лиане», лишь бы успокоить её, заговорить как маленькую.

Не всякая откровенность приводит к ещё большему сближению

И вдруг возник тот самый эффект, когда она вошла в некий поток, — в его мысли, в образы, в душу? Он лежал рядом с закрытыми глазами, одетый и даже в обуви, в своих огромных ботинках. Она подумала о том, что её раздражают эти ботинки, и попыталась вспомнить, видела ли когда другую обувь на нём? Кажется, нет. А все прочие в городе, да и в столице, воспринимали его как человека, который чудит или же экономит на нормальной хорошей обуви. Бывают же такие люди, отнюдь не бродяги и не бедняки, а очень даже продвинутые в своём жизненном жанре, но проявляющие некоторую поведенческую чудаковатость, что ли. А некоторые думали, что у него что-то с ногами не то, и он пытается это скрыть странной обувью. А поскольку он в ЦЭССЭИ слишком заметный, то такие же чудаковатые парни ему стали подражать. Ведь и Артур никогда не переобувался, покидая засекреченные от всех жителей Паралеи пространства. А вот Олег, доктор Франк, прочие земляне, носили обычную «трольскую», как они выражались, обувь.

Он думал о Гелии. Скорее, не думал, а брёл как по мелководью. О том, что у Гелии между ног было нечто вроде