– Что за черт… – начал Вуди, когда Трумэн скрылся, завернув за угол.

Гас ответил:

– Я думаю… должно быть, президент умер.

II

Володя Пешков въехал на территорию Германии на десятиколесном армейском грузовике «студебеккер US-6». Грузовик был сделан в Саут-Бенде, штат Индиана, потом по железной дороге перевезен в Балтимор, на корабле пересек Атлантический океан, обогнул мыс Доброй Надежды и прибыл в Персидский залив, из Персии поездом был отправлен в Россию. Володя знал, что американское правительство послало Красной Армии двести тысяч таких «студебеккеров». Русским они понравились: прочные и надежные. Солдаты говорили, что буквы «USA», напечатанные на боку, означают «Убить суку Адольфа».

Им нравилась и еда, которую слали американцы, особенно мясные консервы с названием «Спам», необычайно яркого розового цвета, но поразительно жирные.

Володю отправили в Германию, потому что сведения, получаемые от находящихся в Берлине шпионов, были не столь необходимы, как то, что можно было узнать, допрашивая немецких военнопленных. Благодаря своему беглому немецкому он был первоклассным военным переводчиком.

Переезжая через границу, он увидел официальный советский плакат с текстом: «Красноармеец! Теперь ты на земле Германии. Пробил час возмездия!» И это еще был один из наиболее мягких образцов пропаганды. Кремль раздувал ненависть к немцам, считая, что это заставит солдат лучше сражаться. Комиссары подсчитали – или сказали, что подсчитали, – сколько людей погибло в бою, сколько домов было сожжено, сколько мирных жителей убито за принадлежность к коммунистам, или славянам, или евреям – в каждом городе или деревне, где проходила немецкая армия. На передовой многие солдаты могли назвать число погибших в их родной местности – и они горели желанием ответить Германии тем же.

Красная Армия дошла до последней преграды перед Берлином – реки Одер, которая змеилась с севера на юг через Пруссию. В пятидесяти милях от столицы Германии находился миллион советских солдат – и они готовились нанести удар. Володя был в Пятой ударной армии. В ожидании начала боя он изучал армейскую газету «Красная Звезда».

То, что он прочел, привело его в ужас.

Пропаганда ненависти зашла дальше, чем во всем, что он читал прежде. «Если ты не убил за день хоть одного немца – ты зря прожил этот день! – прочитал он. – Ждешь боя – убей немца перед схваткой. Если одного уже убил – убей второго, для нас нет зрелища приятнее, чем груды немецких трупов. Убей немца – об этом молит твоя старушка-мама. Убей немца – об этом просят твои дети. Убей немца – это вопль твоей родной русской земли. Без колебаний. Без отдыха. Убивай».

Есть в этом что-то отвратительное, подумал Володя. Но скрытый смысл был еще хуже. Автор потакал мародерству: «Немецких женщин всего лишь лишают украденных шуб и серебряных ложек, прежде принадлежавших другим». И была брошенная вскользь шутка об изнасилованиях: «Советские солдаты от любезностей немок не отказываются».

Солдаты вообще не самые культурные люди. То, как вели себя немецкие захватчики в 1941 году, вызывало гнев всех русских. И этими призывами к возмездию правительство подливало масло в огонь их ярости. А сейчас армейская газета дала понять, что с побежденными немцами можно делать все, что угодно.

Прямой путь к Армагеддону.

III

Эрик фон Ульрих мечтал лишь об одном – чтобы кончилась война.

Вместе с другом Германом Бауэром и начальником доктором Вайссом Эрик устроил полевой госпиталь в маленькой протестантской церкви; потом они сели в нефе: делать было нечего, оставалось лишь ждать, когда начнут подъезжать запряженные лошадьми повозки «скорой помощи», полные ужасно искалеченных и обгоревших людей.

Немецкая армия закрепилась на Зееловских высотах, возвышающихся над рекой Одер именно в том месте, где она ближе всего подходила к Берлину. Медпункт Эрика расположился в деревне всего в миле от линии обороны.

Доктор Вайсс, у которого был друг в армейской разведке, сказал, что Берлин защищают 110 000 немцев – против миллиона русских.

– Но наш боевой дух силен, – произнес он с обычным сарказмом, – и Адольф Гитлер – величайший гений в мировой истории, поэтому мы непременно победим.

Надежды не было, но немецкие солдаты сражались яростно. Эрик считал, это из-за просачивающихся через линию фронта рассказов о том, как ведет себя Красная Армия на территории противника. Пленных убивали, дома грабили и разрушали, женщин насиловали и прибивали к дверям сараев. Немцы верили, что защищают собственные семьи от зверств коммунистов. Так кремлевская пропаганда ненависти привела к противоположному результату.

Но Эрик ждал разгрома. Он мечтал, чтобы убийства прекратились. Он хотел лишь вернуться домой.

Скоро его желание исполнится – или он умрет.

В понедельник, 16 апреля, Эрик был поднят с постели – вернее, с деревянной церковной лавки – громом русских пушек. Он не раз слышал грохот артобстрела, но сейчас звук был в десять раз сильнее всего слышанного прежде. Должно быть, тех, кто был на передовой, он оглушал в самом прямом смысле.

Раненые начали прибывать на рассвете, и бригада тоскливо принялась за работу: начала ампутировать конечности, вправлять сломанные кости, извлекать пули, обрабатывать и бинтовать раны. Не хватало всего, начиная с лекарств и заканчивая чистой водой, и они давали морфий только тем, кто кричал от боли.

Тех, кто мог ходить и держать оружие, возвращали назад на передовую.

Немецкие защитники сопротивлялись дольше, чем ожидал доктор Вайсс. В конце первого дня они по-прежнему сохраняли позиции, и с наступлением темноты поток раненых уменьшился. В эту ночь медицинская бригада получила возможность вздремнуть.

На следующее утро привезли Вернера Франка – у него была страшно размозжена кисть правой руки.

Он был уже капитан. Под его началом находилась батарея в тридцать 88-миллиметровых зениток.

– И на каждый ствол у нас было всего по восемь снарядов! – говорил он, пока ловкие пальцы доктора Вайсса медленно и тщательно совмещали его сломанные кости. – У нас был приказ семь выстрелов делать по русским танкам, а восьмым уничтожать собственные пушки, чтобы они не достались красным… – Он стоял около 88-миллимитровки во время прямого попадания в нее снаряда советской артиллерии, и зенитка опрокинулась на него. – Мне повезло, что я отделался только рукой, – сказал он. – Могло и голову к чертям снести.

Когда руку забинтовали, он спросил Эрика:

– От Карлы что-нибудь слышно?

Эрик знал, что его сестра и Вернер любят друг друга.

– Я уже много недель не получал от нее писем.

– Я тоже. А в Берлине, говорят, дела довольно плохи. Надеюсь, у нее все в порядке.

– Да, мне тоже неспокойно.

Удивительно, но немцы продержались на Зееловских высотах еще день и ночь.