– А вы не знаете, куда ее забрали?

Но на этот раз она получила ответ.

– В пересыльный пункт на Шульштрассе. – Карла почувствовала надежду. – Это в старой еврейской больнице, в Веддинге, знаете?

– Да, знаю. – Карла временами работала в этой больнице, неофициально и незаконно, поэтому ей было известно, что правительство отобрало одно из зданий, патологоанатомическую лабораторию, и отгородило колючей проволокой.

– Надеюсь, с ней все будет в порядке, – сказала фрау Райхс. – Она была добра ко мне, когда моя Штеффи болела… – Она закрыла кран и пошла, неся свою банку.

Карла повернула в другую сторону и поспешила домой.

Надо было что-то сделать для Ханнелор. Вернуть кого-то из лагеря всегда было почти невозможно, но сейчас, когда все рушилось, возможно, что-то и могло получиться.

Она отнесла ведро в дом и отдала Аде.

Мод ушла в очередь за продуктовыми пайками. Карла переоделась в форму медсестры, думая, что это может пригодиться. Она объяснила Аде, куда идет, и снова вышла из дома.

В Веддинг надо было идти пешком. До него было километров пять-шесть. Она задумалась, стоит ли пробовать. Даже если она найдет Ханнелор, то наверняка не сможет ей помочь. Но потом она подумала о Еве в Лондоне и о Руди, скрывающемся где-то здесь, в Берлине: как ужасно было бы потерять мать в последние часы войны. Она должна была попытаться.

По улицам ходила военная полиция, она останавливала прохожих и требовала предъявить документы. Работали они по трое, представляя собой дисциплинарный суд, и в основном их интересовали мужчины, способные держать в руках оружие. На Карлу в сестринской форме они не обратили внимания.

Было странно видеть на фоне разрушенного города пышно расцветающие белым и розовым яблоневые и вишневые деревья, и в моменты тишины между взрывами слышать птиц, поющих так же радостно, как всегда весной.

К своему ужасу, Карла увидела нескольких повешенных – они висели на фонарных столбах, некоторые были в форме. Почти на всех были таблички с надписью «Трус» или «Дезертир». Она знала, что их приговорили эти уличные суды-тройки. Неужели еще недостаточно смертей, что нацисты никак не могли успокоиться? Она чуть не заплакала.

Ей трижды пришлось искать укрытие от артобстрела. В последний раз – когда до больницы оставалось всего несколько сот ярдов: ей показалось, что русские и немцы сражаются уже на соседних улицах. Огонь был такой сильный, что Карла едва не поддалась искушению повернуть назад. Ханнелор наверняка была обречена, а возможно, уже и мертва; зачем же Карла должна жертвовать и своей жизнью? Но она все равно шла вперед.

Когда она добралась до своей цели, был вечер. Больница находилась на Иранишештрассе, на углу Шульштрассе. Деревья, обрамляющие улицы, оделись новой листвой. Здание лаборатории, превращенное в пересыльный пункт, охранялось. Карла подумала, не обратиться ли к охраннику, но этот путь явно не обещал ничего хорошего. У нее мелькнула мысль, не получится ли проникнуть внутрь через систему тоннелей.

Она вошла в главное здание. Больница функционировала. Всех пациентов разместили в подвальном этаже и в тоннелях. Персонал работал при свете масляных ламп. Карла поняла по запаху, что в туалетах слив воды не работает. Воду носили в ведрах из старого колодца в саду.

Как ни странно, солдаты приносили сюда раненых товарищей для оказания помощи. Неожиданно им стало неважно, что доктора и медсестры могут оказаться евреями.

По тоннелю, ведущему под садом, она пошла к лаборатории. Как она и ожидала, возле двери была охрана. Однако молодой гестаповец взглянул на ее форму и сделал знак проходить, не задавая вопросов. Может быть, он уже не видел смысла в своей работе.

Теперь она была внутри пересыльного лагеря. Будет ли так же легко выйти обратно, подумала она.

Здесь запах был еще хуже, и скоро она увидела почему. Подвальный этаж был переполнен. В четырех битком набитых складских помещениях находились сотни людей. Они сидели и лежали на полу, те, кому повезло, могли опереться на стену. Они были грязные, дурно пахнущие и истощенные и смотрели на нее неподвижными, безразличными глазами.

Через несколько минут она нашла Ханнелор.

Жена доктора Ротмана никогда не была красивой, но когда-то это была величественная женщина с волевым лицом. Сейчас она выглядела изможденной, как все здесь, и ее волосы стали седыми и безжизненными. Щеки ввалились, все лицо было в морщинах.

Она говорила с девочкой-подростком того возраста, когда тело уже может казаться слишком роскошным – с женственной грудью и бедрами, но лицо еще совсем детское. Девочка сидела на полу и плакала, а Ханнелор, опустившись рядом с ней на колени, говорила что-то тихим, успокаивающим голосом.

Увидев Карлу, Ханнелор встала и сказала:

– Боже правый! А ты почему здесь?

– Я подумала: может, если я скажу им, что вы не еврейка, они вас отпустят?

– Какая ты смелая.

– Ваш муж спас столько человеческих жизней. Кто-нибудь должен спасти и вашу.

Карле показалось, что Ханнелор сейчас заплачет. Ее лицо странно сморщилось. Потом она поморгала и покачала головой.

– А это Ребекка Розен, – сказала она, уже справившись со своими чувствами. – Ее родителей сегодня убило снарядом.

– Мне так жаль, – сказала Карла.

Девочка не ответила.

– Ребекка, сколько тебе лет? – спросила Карла.

– Почти четырнадцать.

– Теперь тебе придется стать взрослой.

– Почему я тоже не погибла? – сказала Ребекка. – Я была совсем рядом с ними. Надо было, чтобы я тоже умерла. А теперь я совсем одна.

– Ты не одна, – быстро сказала Карла. – Мы с тобой! – Она снова повернулась к Ханнелор. – Кто здесь главный?

– Его зовут Вальтер Добберке.

– Я скажу ему, что он должен вас отпустить.

– Он ушел, сегодня его уже не будет. А его заместитель – сержант с куриными мозгами. Но смотри, сюда идет Гизела. Она – любовница Добберке.

Вошедшая женщина была хорошенькая, с длинными светлыми волосами и молочно-белой кожей. Никто и не взглянул на нее. Она пошла через комнату с вызывающим видом.

Ханнелор сказала:

– Она спит с ним наверху, на кушетке в комнате, где делают электрокардиограмму. За это она получает добавку к пайку. С ней никто, кроме меня, не разговаривает. А я просто считаю, что нельзя осуждать людей за компромиссы, на которые им приходится идти. Ведь мы живем в настоящем аду.

Карла была не вполне с ней согласна. Она сама не стала бы дружить с девицей, которая спит с нацистом.

Гизела заметила взгляд Ханелор и подошла.

– Он получил новый приказ, – сказала она так тихо, что Карла напрягла слух, чтобы расслышать. И нерешительно замолчала.