Предположение, что неприемлемые идеологии способны витать в воздухе, поддерживаемые жестокими циклами наказания тех, кто не желает наказывать других, подтверждается историческими свидетельствами. Во время чисток и репрессий люди попадали в ловушку циклов упреждающего обличения — каждый старался найти врага до того, как тот обнаружит его. Знаки искренней убежденности становятся ценным товаром. Солженицын описывает партийный съезд в Москве, который закончился овацией Сталину. Все присутствующие встали и неистово аплодировали на протяжении трех минут, четырех, пяти… ладони жгло, но никто не осмеливался остановиться первым. Спустя 11 минут один из членов президиума, директор фабрики, наконец-то опустился на стул, а за ним и все благодарное собрание. Его арестовали в тот же вечер и отправили на 10 лет в лагеря[1618]. Людям, живущим при тоталитарных режимах, приходится тщательно контролировать собственные мысли, чтобы ненароком не выдать себя. Юн Чжан, бывшая в рядах хунвейбинов, а впоследствии историк и биограф Мао, писала, как однажды увидела плакат, превозносящий мать Мао за то, что та давала деньги беднякам, и поймала себя на еретической мысли: значит, родители великого руководителя были богатыми крестьянами, сейчас бы их объявили классовыми врагами. Годы спустя, услышав официальное объявление о смерти Мао, она была вынуждена призвать на помощь все свои актерские способности, чтобы притвориться плачущей[1619].

Чтобы доказать, что за спиралью неискреннего принуждения может прятаться непопулярное убеждение, Мэйси и его коллеги Дэймон Сентола и Робб Уиллер сначала должны были показать, что их теория не только правдоподобна, но и математически обоснованна. Легко доказать, что множественное невежество, раз возникнув, обретает устойчивость — никто не готов быть единственным нарушителем в среде блюстителей существующего порядка. Сложнее объяснить, каким образом общество попадает из точки А в точку Б. Ганс Христиан Андерсен хотел, чтобы читатели поверили в фантастическую предпосылку, будто императору можно так втереть очки, что он выйдет на парад голышом; Аш платил подставным «испытуемым» за ложь. Но как ложный консенсус укореняется в реальном мире?

Три вышеупомянутых социолога — Мэйси, Сентола и Уиллер — создали компьютерную симуляцию небольшого сообщества, состоящего из двух видов агентов[1620]. Среди них были истинно верующие, которые всегда соблюдали принятые нормы и разоблачали несговорчивых соседей, если тех становилось слишком много. И были тайные малодушные скептики: они подчинялись нормам, если кто-то из соседей на этом настаивал, а если большая часть соседей принуждала окружающих соблюдать нормы, они поступали так же. Если этих скептиков не принуждать к подчинению, они могут пойти другим путем и будут укреплять скептицизм среди соседей-конформистов. Мэйси и его коллеги обнаружили, что укоренению непопулярных норм способствуют некоторые модели социальных связей. Если истинно верующие рассеяны по популяции, где каждый может взаимодействовать с каждым, популяции не грозит опасность заразиться непопулярным убеждением. Если же истинно верующие группируются, они могут насадить новую норму среди скептически настроенных соседей, которые, переоценив уровень согласия окружающих и доказывая, что не заслуживают наказания, принимают норму и сами начинают ее насаждать. Такая динамика может запустить каскад показного согласия и показного принуждения, которое охватит все сообщество.

Аналогия с реальными обществами здесь отнюдь не притянута за уши. Джеймс Пейн установил последовательность событий, в результате которых фашистская идеология в ХХ в. взяла верх в Германии, Италии и Японии. В каждом из этих случаев небольшая группа фанатиков принимала «простую, решительную идеологию, которая оправдывает крайние меры, в том числе насилие», собирала банду отморозков, готовую это насилие осуществлять, и запугивала все большую часть населения, подталкивая их к молчаливому согласию[1621].

Мэйси и его коллеги разработали компьютерную симуляцию еще одного феномена, открытого Милгрэмом: как известно, все члены крупного сообщества связаны друг с другом короткой цепочкой общих знакомств — идея, которую также называют теорией шести рукопожатий[1622]. Ученые пронизали свои виртуальные сообщества несколькими случайными связями большой протяженности, которые позволяли агентам контактировать друг с другом через меньшее количество уровней. Благодаря таким связям агенты могли измерить конформность ближайшего окружения, освободиться от иллюзии согласия и противостоять принуждению подчиняться норме или подкреплять ее. Открытость сообществ связям большой протяженности рассеивает силу фанатиков и не позволяет им запугать достаточно конформистов и поднять волну, которая захлестнет все сообщество. Так и хочется сказать, что открытые общества, где есть свобода слова и передвижений, а также развитые каналы коммуникации, менее всего рискуют попасть под влияние бредовой идеологии.

Затем Мэйси, Уиллер и Ко Кувабара намеревались продемонстрировать, какое влияние оказывает ложный консенсус на живых людей, — проверить, будут ли люди критиковать воззрения, с которыми согласны, из страха, что окружающие станут презирать их за выражение истинных взглядов[1623]. Социологи не без умысла выбрали две области, где, как они считают, суждения сформированы скорее боязнью выглядеть необразованным, чем объективными критериями, — дегустацию вина и научную писанину.

В эксперименте с дегустацией вина ученые сначала загоняли испытуемых в угол: они говорили им, что для участия были выбраны самые рафинированные ценители высокого искусства виноделия. Теперь же этим избранным предстоит поучаствовать в «древнем ритуале» (придуманном экспериментаторами) под названием «Голландский раунд». Каждый любитель вина должен был сначала выставить оценки винам, а затем оценить умение остальных членов группы разбираться в них. Они получали по три бокала вина, которые нужно было оценить по букету, аромату, послевкусию, насыщенности и общему качеству. В действительности вино во все три бокала наливали из одной бутылки, а в один из них еще и подмешивали уксус. Как и в эксперименте Аша, прежде чем высказать собственное мнение, участники выслушивали суждения четырех подставных знатоков, которые ставили образец с уксусом на второе место, а образец номер три (идентичный образцу номер один) назвали лучшим из всех. Неудивительно, но почти половина участников отказалась доверять собственному вкусу и присоединилась к общему хору.

Но затем шестой судья, также подставной, давал винам верную оценку. Вот теперь пора было любителям вина оценивать друг друга, причем одни делали это анонимно, а другие публично. Испытуемые, опрошенные анонимно, уважали точность честного участника и ставили ему высшую оценку, даже если сами проявляли конформность. Но те, кому пришлось озвучивать свой рейтинг, усугубляли собственное лицемерие и ставили честному эксперту низкую оценку.