Ведь могло получиться так, что ей пришлось бы возвращаться в Англию третьим классом какого-нибудь океанского лайнера из Кадиса.

Именно такое путешествие ей было уготовано после гибели леди Бресли.

Время тянулось медленно, и она никак не могла избавиться от мыслей о маркизе.

Ей было небезразлично, что он подумает, когда вернется во дворец и обнаружит ее исчезновение.

Возможно, в определенном смысле он даже обрадуется, поскольку ее отъезд в какой-то степени избавлял его от лишних проблем.

Вновь и вновь как будто наяву слышала девушка каждое его слово, сказанное прошлой ночью, от нее не ускользнули даже модуляции его голоса.

Она отчетливо видела перед собой лицо маркиза, каждую его черточку, выражение его глаз, когда он объяснял ей, что лишен возможности жениться на ней.

Она трепетала, вспоминая их жар, когда он нагнулся поцеловать ее.

— Я люблю его! Я люблю его! — снова и снова повторяла она.

А колеса поезда выстукивали по рельсам:

— Я люблю его! Я люблю его! Я люблю его безнадежно, безраздельно!

Засыпая, Клодия снова плакала от горечи разлуки с ним.

Она прибыла в Париж на следующий день рано утром.

К счастью, проводник объяснил ей, что служащий посадит ее на поезд, направляющийся в Кале, но прежде поезд тихим ходом проследует по Парижу до северного вокзала города.

Немало других пассажиров из севильского поезда пересаживались вместе с Клодией.

Она заметила среди них англичан, с любопытством рассматривающих ее.

Ей оставалось только поблагодарить служащего, добросовестно выполнившего поручение начальника вокзала, и раздать чаевые носильщикам.

Они поместили ее сундуки в охраняемое багажное отделение.

Ее проводили в забронированное для нее купе перед самым отправлением поезда.

В Кале она прибыла в полдень.

Тут впервые Клодии пришлось самой позаботиться обо всем.

С большим трудом она нашла носильщика.

Только благодаря хорошему французскому, на котором она умоляла его помочь ей, он снизошел до того, чтобы отыскать ее багаж.

Она и представить себе не могла, какой юной и беззащитной выглядела со стороны.

Наверное, еще и этим разжалобила она носильщика, и он решил по-отечески помочь ей.

Он же договорился и о каюте для нее на пароходе, следующем до Дувра.

Ей самой это и в голову не пришло бы сделать.

Однако когда она увидела остальных пассажиров, то обрадовалась возможности уединиться в каюте.

Она щедро отблагодарила носильщика.

Он не возражал против чаевых в английской монете, но она подумала, что ей следовало быть сообразительнее и поменять немного денег в Париже.

Но она и об этом тогда совсем не подумала.

Теперь же Клодия рассудила, что ей не стоит жаловаться на судьбу, раз в первой половине своего путешествия она была окружена таким вниманием.

В поезде от Дувра до Лондона девушка попала в вагон второго класса, заполненный шумными, суетливыми, что-то жующими людьми.

Еще на пароходе стюард принес ей несколько бутербродов.

Там же удалось выпить чашечку кофе.

Свою продуктовую корзинку она, разумеется, давно опустошила.

Теперь она чувствовала голод, но никто из соседей-пассажиров и не подумал поделиться с ней ни увесистыми колбасками, ни пухлыми булочками.

Они с жадностью поглощали заготовленные в дорогу запасы, прерываясь только затем, чтобы запить еду содержимым бутылок.

Наконец, на ее счастье, поезд добрался до Лондона.

Было тогда одиннадцать часов вечера.

И опять Клодия с огромными усилиями отыскала носильщика.

Потом кучер наемной кареты согласился отвезти ее, и то лишь потому, что она была прилично одета.

Извозчик же неприветливым голосом объяснил ей, что ему пора домой.

Еще в поезде Клодия вспомнила про ключи от домика в Челси, за которыми необходимо было заехать в дом леди Бресли, чтобы получить их у секретаря ее крестной — мистера Прайора.

И что самое ужасное, ей наверняка предстоит выполнить тягостную миссию.

Если гид, сопровождавший их в Испанию. тот самый, что сломал ногу в происшедшей катастрофе, ничего никому не сообщил, то ей придется рассказать домашним леди Бресли о смерти их госпожи.

Наемная карета остановилась напротив большого дома на Гросвенор-сквер.

Кучер, однако, и не подумал спуститься со своего места.

Клодия вышла и позвонила в звонок.

Потом звонила еще и еще.

После этого несколько раз ударила дверным молоточком, но никто не отвечал.

В отчаянии девушка уже готова была смириться с мыслью, что ей, видимо, придется провести ночь на пороге дома.

Однако, к ее великой радости, раздался наконец звук отодвигаемых запоров, и дверь открылась.

Наполовину одетый сонный лакей враждебно спросил:

— Кому там не спится?

— Я хочу поговорить с мистером Прайором, — объяснила Клодия.

Лакей уставился на нее.

Начав постепенно соображать, что она, скорее всего, не обыкновенная прохожая, он открыл дверь немного шире.

— Мой думает, господин Прайор давно в постели, мэм, — сказал он, — но мой сообщают им, вы хочет его видеть.

— Да, пожалуйста, позовите его, — попросила Клодия.

Лакей исчез.

Девушка вздохнула с облегчением, когда по прошествии нескольких минут появился мистер Прайор, как всегда, аккуратно одетый.

— Мисс Ковентри! — удивленно воскликнул он. — Я совсем не ждал вас, и меньше всего в столь позднее время! А ее сиятельство с вами?

— Мне очень много надо вам сообщить, мистер Прайор, — промолвила Клодия. — И, пожалуйста, нельзя ли мне остаться здесь на ночь?

Не думаю, что кучер, доставивший меня сюда, согласится ждать, пока я поговорю с вами.

Идея переночевать на Гросвенор-сквер пришла ей в голову совершенно неожиданно.

Она не сомневалась, что мистер Прайор заинтересуется каждой мелочью, касающейся смерти леди Бресли.

Багаж занесли в дом, и она заплатила кебмену, с мрачным видом принявшему от нее чаевые.

Мистер Прайор провел девушку в малую гостиную, расположенную тут же, прямо у холла.

— Что вам принести? — спросил он. — Что-нибудь поесть или выпить?

— Боюсь причинить вам беспокойство, но я совсем ничего не ела с того времени, как сошла с парохода, на котором пересекла Ла-Манш.