Нет, думает он потом, так не пойдет. Он может говорить что хочет. В худшем случае его высмеют. Да и не в худшем случае – его просто-напросто высмеют. В мирное время в Нидерландах главным образом смеются. Чтобы причислить его к «хорошему» или «плохому» лагерю, нужна новая война. И от победителей в той войне будет зависеть, арестуют ли его, ликвидируют или только обреют наголо и провезут по городу в навозной телеге. Или, при другом исходе войны, памятник, орденская ленточка и улица в его честь – будет это навозная телега или памятник, решают победители.

Он обводит взглядом лица в зале. В последнюю очередь смотрит на мужчину в безрукавке. «Можно, возможно», – думает он. Эксперимент. Приподнять завесу. Он может показать им проблеск истинного богатства своих мыслей. Пустить пробный шар. Может быть, в понедельник это попадет в газеты, может быть, и нет. Может быть, Мари Клод Брейнзел отменит интервью. Или еще сильнее захочет с ним поговорить. Он откашливается в кулак, чтобы прочистить горло. Эксперимент.

– Я расскажу вам кое-что о добре и зле, – говорит он. – Точнее, о добре и ошибке.

15

Не прошло и пятнадцати минут – библиотекарша уже несколько раз посматривала на часы, – как все внезапно закончилось. Так оно и бывает, время приходить и время уходить. Чего там терпеть не могут, в библиотеках, так это писателей, которые не знают меры. Писателей, которые целыми днями слушали бы собственные речи. Дурной славой пользуется коллега С. Он спокойно продолжает еще часок («Там, сзади, я вижу еще одну поднятую руку…»), а затем его приходится чуть ли не силой выталкивать на улицу, к его красной спортивной машинке на парковочной площадке.

Библиотеки около полудня, в сущности, безобидны. Во всяком случае, по субботам и воскресеньям. Библиотекаршам надо еще за продуктами в «Алберт Хейн», или у них гостит больной племянник – поэтому они предпочитают укладываться в отведенное время. Организации, которые нанимают тебя на вечер пятницы или субботы, – совсем другое дело. Все начинается с вопроса, не хочешь ли ты предварительно с ними закусить, а если да, то не можешь ли быть на месте уже за два с половиной часа до начала. А после выступления они не сомневаются, что ты захочешь еще немножко задержаться ради последнего бокала в допотопном деревенском кафе. Там приходится выслушивать рассказы о других писателях. О коллегах, которые задерживались еще больше. «Ваш коллега Н. пробыл здесь до трех часов ночи». «Вашего коллегу С. нам пришлось вчетвером нести в его гостиничный номер». «Ваш коллега Ван дер Д. заснул на заднем сиденье моей машины, там мы его и оставили». Известно, что эти люди будут разочарованы, если ты откланяешься до полуночи. «Ваш коллега П. – настоящий тусовщик, он танцевал вот на этом самом столе». Чувствуешь, что должен что-то сделать. Что угодно, не важно что. Что-то, из-за чего вечер с тобой организаторы потом тоже смогут называть незабываемым или, по крайней мере, связать его с сочным анекдотом. «Он заснул, упав лицом в цветочный горшок, а потом – на центральной площади, под проливным дождем – стянул с себя всю одежду и распевал „Интернационал“».

– Мне очень хотелось бы успеть на последний поезд, – говорит он. – Мне завтра рано вставать, я хочу вернуться к своей книге.

И сразу видит на лицах организаторов разочарование. Писатель, который хочет писать, – о таком им никогда не рассказывали. Если бы они знали, то взяли бы другого. Писателя С., который за неимением штопора отбивает горлышко бутылки о край стола, писателя П., который всегда приходит уже пьяным и при первом же вопросе из зала начинает хихикать, писателя Г., который умеет плевать огнем, используя перестоявший кальвадос. От каждого писателя чего-то ждут. Надо что-то делать, он это знает, он должен прыгать через горящий обруч или вставать на задние лапки, удерживая на носу мяч, а если это ему не по силам, то всегда можно куда-нибудь нассать, оставить подпись, запах, как пес, который метит территорию: «Здесь был М.»…

Но ему всегда хочется только домой. Он скучный – так они и будут о нем вспоминать. В машине по дороге на вокзал он хранит молчание – не из нежелания разговаривать, нет, просто слова кончились, он сегодня достаточно наговорил.

Библиотекарша встает рядом с ним, не слишком близко, – наверное, мужчины кажутся ей грязными и противными. Она благодарит писателя, она благодарит публику, потом она вручает ему букет цветов. Аплодисменты. Он сходит с подиума, садится за столик с книгами и откручивает колпачок своей авторучки. Образуется небольшая очередь. Первое имя он не может расслышать: библиотекарша спрашивает, не хочет ли он чего-нибудь выпить, из какого-то динамика внезапно раздается музыка. Невыразительная музыка без начала и конца. Библиотекарша строит озабоченную мину, когда он просит пива. Какая-то женщина кладет перед ним на столик книгу, раскрытую на титульном листе, и протягивает бумажку, на которой синей шариковой ручкой написан текст.

– Вы не могли бы написать вот это, потом под этим ваше имя, пожелание удовольствия от чтения, Амстердам, а чуть выше – дату?

Моей дорогой Элс, еще и потому, что ты была за меня, когда другие отказались, крепко целую, твоя Теа.

– Хорошо, – говорит он.

Очередь убывает. Еще одно, последнее задание – Маартену в день 60-летия, – и все позади. У двери, через которую в зал проникает дневной свет, стоит его издатель, беседуя с библиотекаршей. М. узнает эту позу – одну руку издатель согнул в локте, а другой подпирает подбородок, прижав к щеке указательный палец. Заинтересован. Хороший слушатель. По роду деятельности он должен выслушивать многих. Писателей, которые на все жалуются. На неудовлетворительные цифры продаж, на разговор в ток-шоу, который «в последний момент» был отменен (о чем писатель не упоминает, так это о том, что ток-шоу никогда не вызывало настоящего интереса), о постерах – прежде всего об их формате («Почему физиономии Л. висят по всему городу, а я должен довольствоваться этакими почтовыми марками в глубине книжных магазинов?!»). Ключевые слова здесь «постеры» и «павильоны на остановках». Если рекламная кампания основана на постерах, то постеры развешиваются во многих местах по городу – кроме павильонов на остановках общественного транспорта. «Ты получишь остановочные павильоны?» – спрашивает один писатель другого. На самом деле он спрашивает, во сколько оценивается его коллега или, во всяком случае, чего стоит его новая книга. «Не знаю, – отвечает другой. – Полагаю, они этим еще занимаются». Задавшему вопрос такого ответа уже достаточно; теперь ему надо поскорее отвернуться от коллеги, чтобы тот не увидел его улыбки.

Издателю приходится очень ловко лавировать. «В любом случае мы развесим постеры, – говорит он. – И они будут по всему городу». Кроме остановочных павильонов, потому что это слишком дорого, да и бессмысленно, на самом деле, для книги вроде твоей, должен был бы он, вообще-то, добавить. Но он этого не делает, он сразу переходит к следующей теме. «Хорошо бы тебе показаться на книжной ярмарке в Антверпене, – говорит он. – Это привлечет большое внимание». Бесплатное внимание, мог бы он добавить, но это было бы неправильно. «Имей в виду, на лето мы уезжаем в Калифорнию, так что, если захочешь получить ключи от нашего дома в Дордони и несколько недель подряд спокойно писать, просто дай мне знать».