Тяжелее всего было извлечь орудие без дальнейшего вреда мозгу пациента. На втором часу операции доктору показалось, что в здании резко похолодало.

Минутным перерывом врача воспользовался один из работников больницы.

— К вам господин Ольгерд Даврон, — отчитывался он, — сказал, что за телом.

— Передай ему, что пациент еще жив.

— На этот счет он сказал, подождет.

Двенадцать часов спустя уставший доктор Ньюман вышел на балкон и впервые за день закурил сигарету, которую поднес ко рту дрожащей рукой. Тут на балкон вошел Теодор Ольгерд Даврон. Он поклонился и подошел к доктору.

— Каждая сигарета приближает день, когда вы станете моим клиентом, доктор.

— Вы еще здесь? — недоумевая спросил Ньюман.

— Соболезную потере пациента, — он снова поклонился.

— Он выжил, — с усмешкой сказал доктор. В его голосе чувствовалась победа.

— Вот как, — удивился Даврон, — и меня бывает подводит чутьё. Вы действительно умелый доктор.

Небольшую паузу, возникшую после этого, прервал сам доктор Ньюман.

— Снизошли до простых смертных, герр Теодор Ольгерд Даврон?

— Люблю я свою работу. Слышали новости, док? С востока идет чума. И вам и мне она несет много новых клиентов.

— Или заберет нас сама.

— Знаете, мистер Ньюман, — вам могло показаться, что наши профессии слишком разные. На самом деле мы похожи, постоянно провожаем людей в последний путь. Лицедеи жизни и смерти.

— Раз уж вы один из олигархата, — сказал доктор, докурив сигарету, — да и такой добряк в придачу, введите карантин пока в городе нет зараженных.

— Меня не послушают. В случае чего правительство сядет на свои воздушные шары и улетят от людей подальше. К тому же мне просто не выгодно прервать будущий денежный поток, вы уж мне простите.

— Если город вымрет, у вас не останется клиентов.

— Нет, доктор. Я знаю, вы сделаете всё, чтобы не допустить этого, — сказал «повелитель мертвых» и вышел.

А доктор Герберт Ньюман еще несколько минут стоял на балконе и курил, размышляя о пациенте. Жертвой нападения был мужчина по имени Кристиан Од, работник местного завода электротехники. В свободное время он участвовал в сходках какой-то банды, где имел прозвище Катод.

8. Раздвоение

Его мир был разделен пополам холодной стальной стеной. Стена эта не имела физического воплощения, она скорее напоминала границу двух вселенных.

По одну сторону стены сверкали тысячи таких же холодных синих молний, они постоянно образовывались в полной темноте. Вместе молнии образовывали некий таинственный узор. Во всей картине угадывалось нечто систематическое и механическое. Если бы он только мог дольше всматриваться в пространство молний, но взор его привлекало и другое измерение.

То было измерение розового и фиолетового дыма, хаотично клубящегося и извивающегося. Здесь пахло цветами и травами; до ушей (которых у него, казалось бы, и нет) доносились приятные музыкальные звуки. Пространство розового дыма вдохновляло.

И все же оставался некий дискомфорт. Сначала он думал, что два измерения идеально контрастируют и должны быть разделены перегородкой холодного металла. Но потом она стала мешать. Словно не дает им соединится, а они так хотят, так бьются. Но теперь они сами по себе, пространствам придется учиться жить по-отдельности.

И вдруг все начало обращаться в темноту. Два бесконечных измерения стали сужаться, пока не оказались заперты в двух маленьких колбочках. Так тесно и так больно. И вдруг все как ножом прорезал белый свет.

В небольшой белой комнате, освещаемой светом дня, пахло карболкой. Катод не мог поднять голову от постели. Он ощупал её руками: вся в бинтах. В глазах все плыло.

Чувство времени утрачено полностью, он не понимал, как оказался здесь, сколько времени прошло и даже какой сейчас год. Некое чувство безвременья посетило его: пустота в том отделе головного мозга, которая отвечает за ощущение времени. Основание шеи болело, словно позвоночник, подходя к голове, разделялся пополам.

Он попытался окрикнуть кого-нибудь, позвать к себе, но ничего не получилось, воздух застыл в глотке. Единственное, что он сейчас мог, это дышать и наблюдать. Анализировать он мог лишь наполовину, он понимал, что видел, но не мог увязать друг с другом. Логические цепочки просто не выстраивались. Сколько времени он лежал так, открыв глаза? Неизвестно. Иногда приходили люди. Чаще всего это была девчушка в белом халате. А на секунду ему подумалось, что это, должно быть, медсестра, но эта связь оборвалась быстро. Чуть реже заходил старичок. Он внимательно осматривал Катода, что-то говорил. Приходили еще двое людей: мужчина и девушка. Он выглядели до боли знакомыми, он пытался, так пытался вспомнить, кто они. Кажется, друзья.

Спустя вечность к ему вернулась способность говорить. Сестра, которая была приставлена к нему, при этом отмечала: то он изрекался простыми предложениями, то начинал применять фантастические тропы. Примерно тогда же начало возвращаться чувство времени. Мир Катода восстанавливался постепенно. Связи заново образовывались, как если бы паук плел свою паутину. Когда же Катод снова мог поддержать беседу, к нему явился сам доктор Герберт Ньюман, его спаситель.

— Вам невероятно повезло, — сказал он с порога, — немногие переживают ранение такой силы. Шанс один к ста тысячам, я бы сказал.

— Да? — взгляд пациента казался отрешенным, — спасибо.

— Не за что. Мой долг. Теперь нам надо провести разговор и пару тестиков на интеллект, дорогуша.

— Конечно, сударь, — взгляд Катода прочистился и вдруг стал ясным, — касательно какой сферы будет разговор?

— Не вызывает ли речь у тебя затруднений? — спросил доктор в первую очередь.

— Почти нет. Единственное, я словно с задержкой понимаю смысл ваших слов, доктор.

Далее Ньюман попросил его прочитать вслух прозаический текст и стих. Катод неплохо справился прозой, но стих начал криво, однако примерно на середине, голос его неожиданно приобрел мелодичность и выразительность. Доктор удивленно наблюдал за ним и делал записи в своем блокноте. Ньюман решил провести небольшой письменный тест с простыми вопросами. Он принес бумагу и пару карандашей, которые положил на стол. Туда же он положил текст задания.

Катод взял карандаш в правую руку, но внезапно другая рука вырвала карандаш и стала писать тест за правую. Сам пациент этого не заметил, или не подал вида. Правая рука не захотела сдаваться и взяла еще один инструмент для письма и лист бумаги. Вместо того, чтобы решать тест, она стала рисовать.

— Поразительно. Поразительно, — только и говорил доктор. Он пришел к выводу и озвучил его Катоду, — У вас сильно повреждено мозолистое тело, соединяющее правое и левое полушария головного мозга. По чистой случайности, твой мозг пережил травму и продолжил функционировать. Но вот его полушария… скажем так, решили обособиться и начали жить собственной жизнью. Нет, это не раздвоение личности. Скорее автономия отдельных