В эти дни, 27 февраля — 2 марта, Гучков был занят странными вещами. Как уже говорилось, бунт запасных частей входил в его план. Но после того как об этом сообщили Государю, причем сообщил сам Гучков, составив вместе с Родзянкой 27 февраля в 12.40 соответствующую телеграмму[27]; после того, как правительство сбежало по своей инициативе, так что его больше не нужно было арестовывать, — солдатский бунт терял свою необходимость. Гучков, ставший 28 февраля председателем военной комиссии Думы, призвал офицеров вернуться в свои части и даже «сам лично объехал многие части и убеждал нижних чинов сохранять спокойствие». Гучков, видимо, несколько преувеличивал непосредственно собственное влияние на солдат («его в армии терпеть не могут, солдаты его просто ненавидят», — говорил о Гучкове кн. Львов), и в одну из таких поездок рядом с ним был убит его друг кн. Вяземский. Мельгунов описывает эту историю так: «Погиб кн. Вяземский не 28 февраля, а в ночь на 2 марта, когда Гучков по поручению думского комитета объезжал петроградские казармы. «Когда мы проезжали на автомобиле мимо казарм Семеновского полка, где солдаты громили офицерские квартиры, — рассказывал Гучков, — нас сильно обстреляли». Тогда именно тяжело был ранен в спину спутник Гучкова. Раненный Вяземский был перенесен в одну из разгромленных квартир. Последними словами его были: «Ведь сколько раз не брали меня немецкие пули — обидно умирать от русской».

В ночь с 1 на 2 марта Гучков, по словам Милюкова, «ездил на вокзалы Варшавский и Балтийский, чтобы предупредить прибытие в Петербург войск, посланных царем для усмирения восстания». 2 марта на митинге в Таврическом дворце тот же Милюков сказал: «Вот теперь, когда я в этом зале говорю с вами, Гучков на улицах столицы организует победу».

Когда Гучков узнал, что Родзянко отказался ехать к Государю за отречением, он второй раз с начала года увидел, что план его срывается. «Что Николай II больше не будет царствовать, было настолько бесспорно для самого широкого круга русской общественности, что о Технических средствах для выполнения этого общего решения никто как-то не думал», — пишет Милюков. Вернее будет сказать, что Комитет Думы, занятый делами революции, о Государе попросту забыл. Когда после убийства кн. Вяземского Гучков приехал в Думу и увидел настроение Комитета, он понял, что положение нужно спасать. «Тогда, 1 марта в думском комитете, — говорит он, — я заявил, что, будучи убежден в необходимости этого шага, я решил его предпринять во что бы то ни стало, и, если мне не будут даны полномочия от думского комитета, я готов сделать это за свой страх и риск, поеду, как политический деятель, как русский человек, и буду советовать и настаивать, чтобы этот шаг был сделан».

Единственное, о чем просил Гучков Комитет, — это «командировать» вместе с ним Шульгина, потому что сам Гучков был известен всем как «прирожденный заговорщик» и ему одному бы Государь просто не поверил[28]. «Они объявили мне, — сказал ему Родзянко, — что не пустят поезда, и требовали, чтобы я ехал с Чхеидзе и батальоном солдат». Но Гучков уже был в таком состоянии, что не боялся ни Чхеидзе, ни батальона и ничего другого и быстро нашел, как преодолеть запрет Совета ездить в Псков. Он приехал с Шульгиным на Варшавский вокзал и сказал начальнику станции: «Я — Гучков… Нам совершенно необходимо по важнейшему государственному делу ехать в Псков… Прикажите подать нам поезд…». «Начальник станции указал: «Слушаюсь», и через двадцать минут поезд был подан».

Шидловский в воспоминаниях описывал положение следующим образом: «Гучкова искали по всему городу днем с огнем, но отыскать либо узнать, куда он пропал, не удавалось. Точно так же исчез и Шульгин. Спустя день обнаружилось, что Гучков с Шульгиным без ведома Временного комитета и Совета рабочих депутатов умудрились похитить на Варшавском вокзале паровоз и вагон и укатили в Псков»[29].

По пути Гучков еще раз постарался обезвредить ген. Иванова тем же приемом, что и Государя. «Еду в Псков, — сообщалось в записке Гучкова Иванову, — примите все меры повидать меня либо в Пскове, либо на обратном пути из Пскова в Петроград. Распоряжение дано о пропуске Вас этом направлении». «Рад буду повидать вас, но на станции Вырица, — ответил Иванов. — Если то для вас возможно, телеграфируйте о времени проезда». «На обратном пути из Пскова постараюсь быть Вырице, желательнее встретить вас Гатчине Варшавской», — сообщил Гучков, но уже 3 марта он говорил: «Тороплюсь Петроград, очень сожалею, не могу заехать. Свидание окончилось благополучно».

Перед этим, в 7 ч. вечера 1 марта Государь приехал в Псков, в штаб главнокомандующего Северным фронтом ген. Рузского. Псков был выбран потому, что из него можно было связаться прямым проводом с Петроградом, Царским Селом и Ставкой. В это время Государь все еще ждал Родзянко.

Сама по себе мысль ехать в Псков вместо того, чтобы ждать Родзянку где-нибудь в Бологом, была удачной и могла бы все спасти. По словам ген. Дубенского, «там во Пскове, скорей можно сделать распоряжение о составе отряда для отправки в Петроград. Псков — старый губернский город, население его не взволновано. Оттуда скорей и лучше можно помочь царской семье». Ген. Лукомский говорит, что «государь, стремясь скорей соединиться со своей семьей, хотел оставаться временно где-либо поблизости к Царскому Селу, и таким пунктом, где можно было иметь хорошую связь со Ставкой и с Царским Селом, был именно Псков, где находился штаб Северного фронта».

Но уже обстановка прибытия императорского поезда в Псков показала, что эти надежды едва ли оправдаются. «Поезд остановился, — пишет Мордвинов. — Прошло несколько минут. На платформу вышел какой-то офицер, посмотрел на наш поезд и скрылся. Еще Прошло несколько минут, и я увидел, наконец, ген. Рузского, переходящего рельсы и направляющегося в нашу сторону. Рузский шел медленно, как бы нехотя и, как нам всем невольно показалось, будто нарочно не спеша». Все тридцать часов, в течение которых Государь был в Пскове, Рузский именно таким образом к Нему и относился.

Государь оказался, как выразилась потом Императрица, «в западне». По словам ген. Дубенского, «Государь не мог пользоваться телеграфом и телефоном», а Воейков передает целый свой спор с Рузским на эту тему, Воейков просил предоставить ему аппарат Юза для передачи телеграммы Государя. «Рузский, который после доклада у его величества прошел в купе министра двора, услыхав это, вышел в коридор, вмешался в разговор и заявил, что это невозможно. Я ему сказал, что это — повеление Государя, а мое дело — от него потребовать его исполнения. Ген. Рузский вернулся к министру двора гр. Фредериксу и сказал, что такого «оскорбления» он перенести не может, что он здесь — главнокомандующий генерал-адъютант, что сношения Государя не могут проходить через его штаб помимо него и что он не считает возможным в такое тревожное время допустить Воейкова пользоваться аппаратом его штаба». Перед первым докладом Государю Рузский, «отвалившись в угол дивана», предупредил свиту, что собирается «сдаться на милость победителя». Такое отношение его к Государю вызвало у свиты мнение, которое потом распространилось и среди исследователей, — что Рузский попросту сам был в заговоре Гучкова.

«Генерал-адъютант К. Д. Нилов был особенно возбужден, — пишет Дубенский, — и когда я вошел к нему в купе, он задыхаясь говорил, что этого предателя Рузского надо арестовать и убить, что погибнет Государь и вся Россия .