— Мы не няньки, придурок, — кричит кто-то.

Эспиноза смеётся.

— Нам не нужно было этого делать. Ты сам отшил её и сбежал, как обычно.

Это то, что они подумали? Отшил её и сбежал? Становится только хуже.

— Это была Миранда. Мы знакомы.

— Знакомы? Это термин, который дети используют в наши дни для обозначения «случайного траха»?

— Нет, Господи. Я купил у неё кое-что, и когда она увидела меня в клубе, то подошла поздороваться. Ты же знакомился с ней. Какого хрена? Уоллес представил её.

— Едва ли.

Бам Блэкбёрн снимает полотенце с моей головы и чешет яйца, поставив одну ногу на скамейку. Чертовски рад, что он не голый.

— Подожди… Возможно, я был пьян, но отчётливо помню, как она называла его Ноем. — Он переводит взгляд с Базза Уоллеса на меня сбитый с толку. — Скажи, что я ошибаюсь.

Базз у своего шкафчика повторно наносит дезодорант, присоединяясь к разговору.

— Бейсмен, ты собираешься объяснить?

Нет.

Вот только мне придётся это сделать, потому что кто-то спрашивает с любопытством:

— Так в чём же дело?

— Нет никакого дела.

— Чувак, ты не мог бы просто… — Уоллес не позволит себе бросить меня под автобус, но определённо хочет, чтобы я выложил всё команде.

Никто не двигается. Они все слишком увлечены тем, что я могу сказать, особенно учитывая тот факт, что обычно я вообще ничего не говорю.

Поворачиваюсь спиной к парням и роюсь в своей спортивной сумке, чтобы убить время. Затем тяжело вздыхаю, зная, что рано или поздно мне придётся сдаться — Уоллес никогда этого не оставит.

— Я нашёл бейсбольную карточку в интернете, и девушка в «Плате», обнимавшая меня, была той, кто продала её мне.

— Но она не знает, что это он, — вставляет Базз к восторгу всей комнаты.

Некоторые из них устроились по краям скамеек, наклонившись вперёд, как будто смотрят спектакль или шоу в прямом эфире — всё, что им нужно, это попкорн. Как девчонки на пижамной вечеринке, эти сучки хотят подробностей.

— Что значит, что она не знает, что это был ты — она обнимала тебя, чувак. Припечатала тебя своими сиськами.

Ну, нет — это совсем не то, что она делала.

— Она сказала, что я ворчливый и что меня нужно обнять.

Это звучит так глупо.

— Ты ворчливый. — Эспиноза утверждает это как факт. — И тебе, наверное, действительно нужно было обняться.

— Объятия, трах — одно и то же. — Джерри Джонстон смеётся, снимая спортивную повязку со своего запястья и затягивая её.

— Вот только он их не трахает — только обнимает.

Как бы я хотел, чтобы они все заткнулись и оставили меня в покое; это не их собачье дело!

— Когда ты в последний раз трахался, Хардинг? В свой последний день рождения?

Даже не близко. Прошло два года с тех пор, как у меня был секс, и та ночь превратилась в мой худший кошмар. Девчонка оказалась подлой стервой, и это был паршивый секс, который я хотел бы забыть, но он врезался в мою чёртову память.

— Хорошо, значит, ты купил бейсбольную карточку у этой девушки. И вот она трётся об тебя своими сиськами, и всё?

— Да, именно так.

— Она думает, что я это он, — любезно сообщает им Уоллес. Такой весь кладезь знаний, хвастливый источник информации, посвящённый во все подробности.

Все переводят взгляды с него на меня, потом снова на него.

Джонстон хмурится.

— Если она думает, что он это ты, тогда кем она считала тебя?

Хороший вопрос.

— Я не знаю. Не остался, чтобы это выяснить.

Рикки Томпсон моргает.

— Но тогда почему она терлась об тебя сиськами?

— Чувак, я не знаю!

— Господи, Бейсмен, тебе хоть на секунду не приходило в голову, что ты мог ей просто понравиться? — спрашивает Хосе Эспиноза после долгого неловкого молчания.

Нет.

Мне не приходило в голову, что я могу понравиться Миранде.

Она понятия не имеет, кто я такой, так как же это возможно?

— Послушай Эспинозу, чувак. Он знает женщин — у него шесть сестёр, — напоминает мне один из парней, вгрызаясь в протеиновый батончик, который достал из сумки.

— И ещё кое-что. — Уоллес снова вмешивается, чтобы испортить мне день ещё больше. — Он покупает у неё еще одну карточку и хочет, чтобы я встретился с ней. Снова.

— Завязывай с этим. Ты тот, кто всё испортил, — парирую я.

— Я не должен был этого делать с самого начала, — не соглашается он. — И ты знаешь, что я подкатываю ко всему, что имеет пульс. — Пауза. — Подожди, я не это имел в виду.

Я обвиняюще указываю на него, гнев растёт внутри меня. Смотрю на него так же, как тренер смотрел на меня на поле.

— Я сказал, что ты должен всё исправить — это не сложно!

Парни, широко раскрыв глаза, смотрят туда-сюда между Уоллесом и мной, словно на Уимблдонском турнире по теннису.

— Это твоя проблема! — Уоллес с хмурым видом бросает на пол спортивную сумку, из которой достаёт дезодорант. — Так что разберись сам.

— Не я всё испортил! Всё, что тебе нужно было сделать, это не быть придурком, а ты даже этого не смог сделать.

Он прав — это не его проблема и никогда ею не была.

Такая драма.

И эту драму создал я, будучи антисоциальным, параноидальным трусом.

И знаете что? Я ненавижу драмы. Если бы мы поменялись ролями, я бы посоветовал ему найти кого-нибудь другого в качестве мальчика на побегушках. Сказал бы, что не согласен ни с кем встречаться ради него.

Он так же знаменит, как и я, если не больше.

Я лучший бейсболист? Да.

Мне платят больше? Да.

У него лицо красивее? Да.

Ничто из этого не помешало ему помочь мне, и