Д я д ь к и н. Нет.

П а х о м о в. Подумайте над вопросами, которые я задал. Чистосердечное признание…

Д я д ь к и н. Я не убивал!

Пахомов нажал кнопку на столе, в кабинет вошел сержант.

П а х о м о в. Уведите его, сержант.

Сержант увел Дядькина. Пахомов откинулся на спинку стула и устало провел ладонью по лицу.

П а х о м о в. У-у, работа!.. Вот так, Валентина Дмитриевна.

В а л е н т и н а. Когда он заговорил про сына, я было поверила, что он искренен, а у него, оказывается, ни слова правды!

П а х о м о в. Да нет — кое-что и правда. Сибирцева он, например, не убивал, это правда.

В а л е н т и н а. Не убивал?!.

П а х о м о в. Он его не мог убить: в то самое время, когда убили Сибирцева, он находился еще в заключении.

В а л е н т и н а. Значит, он даже не представляет, когда совершено убийство?

П а х о м о в. Значит.

В а л е н т и н а. А кто же убийца?

П а х о м о в. Этого мы не знаем. Три года прошло — время упущено. (Достал из стола папку). Вот дело об убийстве Сибирцева, из Красноярска прислали. Мы объявили всесоюзный розыск Сибирцева Семена Григорьевича — а они нам дело: убит Сибирцев!.. Три года назад, в феврале… пятого февраля.

В а л е н т и н а (после паузы). Может быть, Дядькин знает, кто убил? Где-то же он паспорт Сибирцева взял? И парня какого-то называет.

П а х о м о в. Что-то он знает, верно.

В а л е н т и н а. Может быть, убийца Сибирцева и к нашему делу имеет отношение? (Валентина подумала, что, вероятно, поэтому еще не арестованы диспетчер и его дочь — она сегодня едва не столкнулась с ними лицом к лицу на улице Пушкина. Хорошо, что успела заметить их издали и вошла в ближайший магазин, они бы наверняка решили, что за ними следят. Отец и дочь куда-то спешили, вид у них был озабоченный). Паспорт Сибирцева? (Пахомов взял лежащей на столе паспорт, чтобы спрятать — Валентина протянула к нему руку). Разрешите, Иннокентий Петрович, взглянуть?

П а х о м о в (усмехнулся). Пожалуйста, но это мой паспорт, Валентина Дмитриевна. Паспорта Сибирцева у нас нет. Дядькин, как вы слышали, утверждает, что продал его Бураку, но в квартире у Бурака мы паспорта не нашли. (Встал, снова протер руками лицо, тряхнул головой. Подошел к несгораемому шкафу, открыл дверцу, спрятал в шкаф дело об убийстве Сибирцева и материалы допроса Дядькина, достал новую папку). Помню, учил еще в институте про утопистов. Они считали, что в обществе грядущего человек не будет уставать на работе, потому что в течение дня станет несколько раз менять занятия: немного попашет, немного постолярничает, немного попишет… Вот и я отдохну — одно дело в сторону и за другое. Переключусь!.. Если бы у нас было так, как вы, писатели, в своих романах изображаете: взялся следователь за одно дело — и ни о чем больше не думает, ведет его до конца… А ведь каждому из нас таких дел приходится вести  о д н о в р е м е н н о, ого, сколько!

В а л е н т и н а. Но сегодня выходной день, Иннокентий Петрович… На вас лица нет, Иннокентий Петрович. Вы устали, под глазами вон какие морщинки!

П а х о м о в (засмеялся). Пустяки. Скоро отпуск, на рыбалку поеду… Ничего, Валечка! Вы на меня не сердитесь, что я вас запросто — Валечка?.. Это же, Валя, дела у меня, дела — судьбы людские. Живых людей дела — нельзя задерживать их рассмотрение…

Валентина возвращалась домой улицами ночного города, прохожих уже почти не было. Над домами, как таинственное северное сияние, вспыхивала малиновая неоновая реклама, а редкие автобусы и троллейбусы двигались по широкой мостовой как пароходы по реке.

Валентина вспомнила разговор, который несколько дней назад был у нее с Волынским. Она спросила тогда Волынского, кто его литературный герой, у каждого человека есть свой любимый герой.

«У меня герой не литературный», — ответил Волынский.

«А кто же?»

«Майор Пахомов…»

ГЛАВА 9

Вставка вторая

Из сочинения Н. Костомарова «История России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей».

(Я хочу выполнить обещание и процитировать оставшиеся страницы о Марине Мнишек).

С т р а н и ц а 526.

(Она начинается с описания Тушинского лагеря после бегства Лжедмитрия Второго в Калугу. Марина тоже решила бежать в Калугу, к мужу. Покидая лагерь, она оставила в своем шатре письмо).

Письмо Марины Мнишек:

«Бывши раз московскою царицею, повелительницею многих народов, не могу возвратиться в звание польской шляхтянки, никогда не захочу этого. Поручаю честь свою и охранение храброму рыцарству польскому. Надеюсь, оно будет помнить свою присягу и те дары, которые от меня ожидает».

Далее Н. Костомаров рассказывает о самом бегстве:

«Ночью с 16-го на 17 февраля (1610 года. — В. А.) Марина ускакала из Тушина переодетая в гусарское платье, с одною служанкою и несколькими казаками. Путь ее лежал в Калугу, но она сбилась с пути и попала в Дмитров, где был Сапега (польский пан Ян Сапега — один из военачальников Лжедмитрия Второго. — В. А.), который принял ее вежливо. В это время Скопин (воевода царя Василия Шуйского. — В. А.) послал против Сапеги отряд под начальством князя Куракина. Ехать дальше Марине было нельзя. Она поневоле должна была запереться вместе с Сапегою в Дмитрове, и, когда от сильного напора осажденные начали падать духом, тогда Марина вышла на стену и сказала: «Смотрите и стыдитесь, я женщина, а не теряю мужества!» К счастью Сапеги и Марины, сами русские не могли долго оставаться под Дмитровом по недостатку запасов. Тогда Марина решилась ехать в Калугу к самозванцу.

Сапега сначала ее удерживал: «Не безопаснее ли вам, — говорил он, — воротиться в Польшу к отцу и матери, а то вы попадете в руки Скопина или Делагарди».

«Я царица всея Руси, — отвечала Марина, — лучше исчезну здесь, чем со срамом возвращусь к моим ближним в Польшу».

«Я вас не пущу против вашей воли», — сказал Сапега.

«Никогда этого не будет, — ответила Марина. — Я не позволю собою торговать. Если вы меня не пустите, то я вступлю с вами в битву; у меня 350 казаков».

Сапега не стал ее удерживать. Она надела польский красный бархатный кафтан, сапоги со шпорами, вооружилась саблею и пистолетом и отправилась в дорогу…»

На этом заканчивается страница 526. Все места, которые я процитировала, подчеркнуты на полях страницы красным карандашом, а строки: «Я царица всея Руси…» «Если вы меня не пустите, то я вступлю с вами в битву; у меня 350 казаков…», «Она надела польский бархатный кафтан, сапоги со шпорами…» — подчеркнуты особо, а на полях, против этих строк, поставлены восторженные восклицательные знаки.

На страницах 533 и 534 на полях отчеркнуто место со слов «14 мая, на заре…» до слов «…с тоски по своей воле». Это рассказ о последних днях Марины Мнишек.