Захваченный этими мыслями, я бегал кругами по комнате. Если бы я точно знал, что украли те люди, я мог бы во всём разобраться. Том считал маловероятным, что они унесли сокровище моего учителя, но зачем ещё воры полезли бы в мою аптеку? Том не мог ответить.

Даже если они не подслушивали наш разговор с Исааком, то наверняка увидели письмо на верстаке – с обведёнными буквами секретного сообщения. И как верно заметил лорд Эшкомб, это преступление было хорошо спланировано. Воры явно хотели заполучить нечто, принадлежавшее моему учителю. Но что? Золото – как я изначально думал? Или некий рецепт – как предположил эмиссар короля?

Или же, возможно, ни то ни другое… Я размышлял о подсказке, оставленной мне учителем: «Изучи наших птиц». Что это могло значить?

Я бродил по верхним этажам, копаясь в книжных стопках и ожидая, когда решение выскочит на меня само. Но если что и выскочило, то только здоровенный паук, ползающий по книге об итальянских средствах от чумы.

Поборов приступ паники, я заставил себя успокоиться и, когда сердце перестало бешено колотиться, схватил ближайший стакан и накрыл паука, поймав его в ловушку. Мне не нравились уродливые создания, но лапы, волоски и экстракт этого паука были ценными ингредиентами.

Я смотрел, как он царапает стенки своей тюрьмы. Мой взгляд скользнул по книге. Придерживая стакан, чтобы паук не удрал, я вытащил пухлый том. Итальянские средства от чумы… Разглядывая книгу, я вновь вернулся мыслями к тому, что сказал Генри.

Бенедикт Блэкторн был специалистом по чуме. Доктор Парретт говорил то же самое: «Насколько я знаю, чума тогда стала для Бенедикта чем-то вроде навязчивой идеи… Это как-то связано с его прошлым. Возможно с кем-то из прежних учеников…»

Я сообразил, что могу узнать больше об этой якобы одержимости. Мастер Бенедикт не только делал записи о своих исследованиях и экспериментах. Как оказалось, он также вёл дневник, где рассказывал о повседневных делах и делился своими мыслями. После смерти учителя я обнаружил целую стопку тетрадей, спрятанных под книгами, к которым никто не прикасался годами. Дневники охватывали всю его жизнь с тех пор, как он нашёл своего первого учителя – человека по имени Аллан Уэйд. Уэйд же, в свою очередь, учился у великого Джона Паркинсона – аптекаря короля Якова I и основателя нашей гильдии.

Первая тетрадь датировалась 1624 годом, когда мастеру Бенедикту было столько же лет, сколько сейчас мне. Я с трудом мог представить его учеником, каким теперь был я сам. Старые пожелтевшие страницы словно оживали от слов моего учителя.

Его почерк тогда был иным – почерк молодого человека, не такой аккуратный и изящный, каким он стал со временем. Впервые найдя эту тетрадь, я жадно поглощал страницу за страницей – записи четырнадцатилетнего Бенедикта Блэкторна, который жаловался, что его постоянно заставляют драить полы. Но чтение оставляло во рту привкус пепла. Переворачивая листы, я так сильно тосковал по учителю, что вскоре просто не смог продолжать – закрыл дневник и ушёл. Я вернулся к нему ещё раз – одной бессонной ночью – и долго читал при свечах. Оставалось лишь несколько страниц, когда та же тоска нахлынула на меня с новой силой. После этого я забросил дневники навсегда.

Теперь у меня появилась цель: прежний ученик мастера Бенедикта. Я припомнил рассказ Исаака. В этом веке эпидемия чумы обрушивалась на Лондон трижды – в 1603, 1625 и 1636 годах. Мастер Бенедикт родился в 1610 году, значит, в 1625-м ему сравнялось пятнадцать лет и он по-прежнему был учеником, но в 1636 году уже стал молодым мастером.

Был ли у него уже в то время собственный ученик? Я пошарил на полке – там, где мой учитель хранил свои дневники, ища записи, датированные 1636 годом. Я нашёл три тетради, связанные вместе бечёвкой. В тот год мастер Бенедикт писал почти каждый день.

Чума особенно свирепствовала в тёплое время года, поэтому я перешёл к летним месяцам. Мастер Бенедикт отмечал, что в июне эпидемия значительно усилилась, но, взглянув на приведённые им цифры, я понял, что та чума была ерундой по сравнению с нынешней – количество смертей в десять раз меньше, нежели теперь.

Однако, хотя смертность и была не столь высокой, моему учителю не повезло. В его дом пришла беда.

Джордж. Джордж Стейпл. Теперь я вспомнил. Как-то я спросил мастера Бенедикта о его предыдущих учениках. До меня их было трое. Одного я знал – Хью Коггсхолла, который позже стал другом моего учителя и погиб при эксперименте с огнём Архангела. Двое других – Джордж Стейпл, его первый ученик, и Питер Хайд – третий. Мастер Бенедикт назвал мне лишь их имена. Когда я пытался расспросить подробнее, он всегда менял тему.

Первая соответствующая запись была датирована 2 июля 1636 года. Всего одна строка:

Далее – никаких записей в течение трёх дней. Они возобновились 6 июля.

Я уже знал, что поездка ничего не дала. Также среди книг и тетрадей учителя я уже обнаружил заметки о средствах от чумы. Мой взгляд сразу упал на одну связку пергаментов, которые я прочитал два месяца назад. Я взялся за них снова.

Перелистывая страницы, я услышал скрип лестницы, а затем тяжёлые шаги за спиной.

– Я не собирался подливать тебе касторку, – сказал я.

– Знаю. – Том протиснулся мимо полок и сел на пол рядом со мной. – Я просто подумал, что тебе, может, нужна компания.

Он был прав.

– Посмотри-ка сюда, – сказал я и пододвинул к Тому тетрадь, открытую на нужной странице.

В какой-то момент мастер Бенедикт составил список всех известных средств и возможных лекарств от чумы. Всех без исключения. От знакомых и обычных рецептов (венецианская патока, вытяжной пластырь) до потрясающе странных (ощипать цыплят и привязать их к подошвам ног больного). Перечень лекарств занимал несколько страниц, и все они были перечёркнуты чёрной косой чертой. В конце, внизу последней страницы были написаны заглавными буквами два слова:

– Вот и всё, что он написал, – сказал я. – Ни одно из предполагаемых лекарств на самом деле не действует. Потому-то я и экспериментировал с профилактическими средствами вроде моей курильницы. Но знаешь, хотя я читал эти заметки раньше, мне никогда не приходила в голову одна вещь: на то, чтобы изготовить все эти лекарства, проверить их и понять, что они не работают, ушло бы много лет. Значит, доктор Парретт и Генри были правы: мастер Бенедикт одержимо искал способ вылечить болезнь. И я узнал почему.