Виноградова, излучавшего уверенность в этом вопросе, застала врасплох эволюция взглядов президента Франции на соседнюю страну. Ведь тот, стоя рядом с канцлером, объявил по итогам их встречи, что «с былой враждой покончено навсегда». Встреча, состоявшаяся в марте 1959 г. между генералом де Голлем и Виноградовым, подтверждает это объяснение. Советский дипломат горячо упрекал тогда президента Франции в том, что ему казалось настоящим предательством. «В Москве удивляются подходу Франции. Не вы ли некогда заключили договор с СССР, исходя из того, что Германия может представлять угрозу… и мы старались уважительно относиться к Франции, и в первую очередь к Вашей позиции»80.

Этот кризис обнажил противоречия в стане Запада. Самым твердым, самым непреклонным противником советского ультиматума являлся генерал де Голль. Примерно год именно он правил бал. Он заявил о своей готовности заплатить любую цену за свою твердость, и, когда умирающий Фостер Даллес завершал в феврале 1959 г. прощальное европейское турне, генерал уверил его в своем желании прибегнуть к силе, если кризис достигнет такого размаха81. Несколькими днями позже он сказал Виноградову на одном из приемов в Елисейском дворце: «Может, мы все умрем, но у нас есть право въезда в Берлин, и мы им воспользуемся»82. И ответил тому же Виноградову, упомянувшему о катастрофических последствиях кризиса, в не слишком утешительном ключе: «Что ж, господин посол, умрем все вместе»83.

Генерал де Голль был, впрочем, уверен (и говорил об этом своим англо-американским союзникам), что Хрущев блефует, что он не готов умереть за Берлин и достаточно просто выждать время, чтобы увидеть, как он уступит, подобно Сталину десятью годами ранее.

Твердость генерала де Голля тем более стоит отметить, что его союзники, в особенности Макмиллан, склонялись к компромиссу. Британский премьер-министр считал, что можно принять позицию Хрущева по Берлину и даже признать ГДР. Макмиллан поддерживал также идею демилитаризованной Центральной Европы, новую версию плана Рапацкого 1957 г., который, предлагая нейтрализацию этой части Европы, должен был продемонстрировать бесполезность альянсов, а следовательно, и НАТО. Отправившись в феврале в Москву, Макмиллан обеспокоил своих союзников: а не приведет ли эта поездка к обязывающим предложениям или уступкам? Но поскольку вернулся он с пустыми руками, де Голль сделал вывод, что речь о простом маневре, цель которого – поднять рейтинг Макмиллана накануне предстоявших осенью выборов.

К тому же, как только Макмиллан возвращается в свою страну, Хрущев делает как никогда угрожающие заявления. И ответ следует немедленно. 10 марта, то есть на следующий же день, американский президент упоминает о гипотезе ответного ядерного удара. Кстати, с течением кризиса американская позиция становилась все тверже. Вначале американский президент хотел поддержать Макмиллана, но затем отказался от этого, поняв, что уступки только ослабят НАТО в целом, вызвав озабоченность у ее членов, и в частности у Германии. Это согласие с французской позицией уже ощущалось на февральских переговорах де Голля с Даллесом, когда возникла прямая угроза применения силы. В то же время генерал де Голль выступал за переговоры, и его позицию приняли всерьез, поскольку между июнем и августом 1959 г. вопрос обсуждался на конференции министров иностранных дел в Женеве, хоть и безрезультатно84. Генерал де Голль должен был также разуверить канцлера Германии, который опасался уступок за счет интересов своей страны, а также позиции своей партии и своей собственной. Генералу не стоило труда объяснить союзникам, особенно американцам, что, если они пойдут на уступки по берлинскому вопросу, Христианско-демократический союз Германии серьезно рискует потерять поддержку части общества, как раз одобрявшей его за непреклонность, а социал-демократы, придя ему на смену, вовлекут Германию в политику нейтралитета, который будет ценой за определенное единение Германии. Соединенные Штаты эту гипотезу считали неприемлемой, и аргументы де Голля убедили их не уступать ни в чем. Хрущев получил приглашение нанести визит американскому президенту в США в сентябре, что способствовало разрядке в отношениях между Востоком и Западом.

Это приглашение было сделано в мае, в ходе церемонии погребения Фостера Даллеса, где присутствовали все 4 главы великих держав. Уже поняв, что надежда на успех Женевской конференции очень слаба, Эйзенхауэр, изо всех сил стремящийся найти выход из сложившейся ситуации, придумал этот визит и влияние, которое он окажет на Хрущева. Расчет оказался верным. Хрущеву понравился сначала его собеседник, «который, как и мы, стремится покончить с “холодной войной”», скажет он по возвращении, и американский образ жизни.

Эйзенхауэр также приложил все усилия, чтобы убедить его в возможности компромисса, допуская, что, и по его мнению, положение Берлина «действительно ненормальное», и добавив: «Мы не рассматриваем перспективу 50-летней его оккупации»85. В этой связи почему бы не начать переговоры? – спросил Эйзенхауэр, предложив собеседнику быстрый созыв четырехстороннего саммита по данному вопросу.

Генерал де Голль был согласен с идеей саммита, но, в отличие от своих американских коллег, считал, что для его подготовки нужно больше времени, и предложил провести его в мае или июне 1960 г., в то время как шел октябрь 1959-го. Генерал де Голль хочет выиграть время, потому что опасается, что недостаточно хорошо подготовленный и слишком поспешно проведенный саммит только углубит расхождение позиций в западном лагере. Он знает, что может легко оказаться в изоляции перед лицом тесно сплоченного англо-американского тандема. Но особенно он боится манипуляторского искусства Хрущева, отлично сознающего разногласия внутри противоположного лагеря. Потому он хочет, чтобы саммиту предшествовало согласование точек зрения западной стороны с целью формирования общей позиции. Наконец, существует очень интересное и, по всей вероятности, соответствующее истине объяснение, которым мы обязаны Морису Вайсу. Франция находится в процессе испытания своей первой атомной бомбы. Генерал де Голль хочет стать членом элитного клуба, то есть главой независимой великой державы, что предполагает обладание ядерным оружием. Да, Великобритания также является ядерной державой, но в этом плане она зависит от Соединенных Штатов, через посредство которых участвует в процессе принятия решений в НАТО в качестве полноценной ядерной державы. Де Голль всегда отказывался от этого промежуточного статуса, который находил «половинчатым», и, хоть это и отражалось на его отношениях с Соединенными Штатами и Великобританией, не был настроен на уступки. Франция должна сохранять свой «ранг». Кроме того, конференция на высшем уровне направлена на уже существующий проект по разоружению, а генерал совсем не хочет, чтобы на встрече приняли решение о прекращении ядерных испытаний, пока он с успехом не закончит собственные86.