Сначала мне это не очень понравилось. Что плохого в том, что я у них одна? Мы втроём с мамой и папой были очень сплочённой семьёй.

Но пока ребёночек рос у неё внутри, мама давала мне послушать, как бьётся его сердце и как он толкается у неё в животе, и мне захотелось скорее увидеть этого малыша. Я надеялась, что это девочка и у меня будет сестричка. Всё втроём: папа, мама и я – убирали детскую комнату. Мы покрасили стены в чистый белый цвет и повесили жёлтые занавески. Папа ошкурил старый шкаф и заново покрасил его. Нам дарили крохотные детские вещички. Мы выстирали и отгладили каждую распашонку и пелёнку, каждые ползунки. Мы накупили новых матерчатых подгузников, потому что маме нравилось, когда на верёвках перед домом сохли целые ряды подгузников.

Единственным, о чём мы не могли договориться, – стало имя. Ни одно нас не устраивало. Ни одно не казалось достаточно безупречным для малыша. Похоже, папу это тревожило сильнее, чем маму.

– Что-нибудь к нам придёт, – уверяла мама. – Однажды безупречное имя прилетит к нам по воздуху.

За три недели до родов я отправилась погулять в лес за самым дальним полем. Папа уехал в город по делам, мама мыла пол. Она твердила, что мытьё полов идёт на пользу её спине. Папе это не нравилось, но она настаивала. Мама никогда не была слабой и изнеженной. И для неё такое занятие было вполне привычным.

В лесу я запела мамину песню «Не влюбляйся в моряка, моряка, моряка…» и решила залезть на огромный дуб. Я пела и поднималась всё выше и выше. «Не влюбляйся в моряка…»

Тут ветка подо мной подломилась, и я ухватилась за соседнюю, но она оказалась мёртвой и хрустнула у меня в руках. Я падала вниз и вниз, как в замедленном кино. Я видела листья. Я понимала, что падаю.

Когда я очнулась, оказалось, что я лежу, прижавшись лицом к земле. Правая нога оказалась подо мной, и стоило мне шевельнуться, как её пронзили раскалённые иглы боли. Я попыталась ползти по земле, но иглы добрались до мозга, и всё провалилось во тьму. Уши заполнились грохочущим гулом.

Наверное, я снова потеряла сознание, потому что, когда открыла глаза, в лесу заметно потемнело и похолодало. Я слышала, как меня зовёт мама. Судя по тому, каким слабым и далёким казался её голос, она звала меня, стоя у амбара. Я хотела было ответить, но крик застрял у меня в груди.

Мама нашла меня и понесла на себе через лес, через луг и вниз по холму к дому. Она позвонила дедушке с бабушкой, чтобы они приехали и отвезли нас в больницу. Нам пришлось целую вечность дожидаться только того, чтобы сделали снимок, и, когда наконец мы вернулись домой, все были едва живы от изнеможения. Папа места себе не находил оттого, что так не вовремя оказался в городе, и в отчаянии метался между нами двумя.

Ребёнок родился той же ночью. Я слышал, как папа говорил по телефону.

– Она не дождётся до срока, – повторял он. – Это началось сейчас, прямо сейчас.

Я проковыляла по коридору на своих новых костылях. Мама откинулась на подушку, обливалась потом и стонала.

– Что-то не так, – сказала она папе. Потом заметила меня и сказала: – Не смотри. Не думаю, что я выгляжу сейчас хорошо.

Я вернулась в коридор и сползла по стене на пол. Приехал врач. Мама вскрикнула всего один раз – долгий отчаянный стон – и потом всё затихло.

Когда доктор вынес ребёнка из комнаты, я заставила его мне показать. Бледное тельце было синюшным и крохотным, и на шейке были видны полосы там, где его задушила пуповина.

– Смерть могла наступить несколько часов назад, – сказал врач. – Я просто не могу определить точнее.

– Это был мальчик или девочка? – спросила я.

– Девочка, – шепнул врач.

Я спросила позволения её потрогать. Она всё ещё сохраняла немного тепла из тела моей мамы.

Она была такой умиротворённой и прелестной, и я попросила подержать её, на что доктор возразил, что это не лучшая идея. Я подумала: а если она оживёт оттого, что я возьму её на руки?

Папа, хотя и выглядел подавленным, кажется, больше не переживал из-за новорождённой. Он не отходил от мамы. А мне он сказал:

– Ты не виновата, Сэл. Это случилось не потому, что она тебя несла. Ты не должна так думать.

Но я ему не поверила. Я приковыляла к маме в комнату и притулилась у неё на кровати. Она лежала, уставившись в потолок.

– Дай мне подержать, – сказала она.

– Что подержать?

– Ребёнка, – её голос был странным и звенящим.

Вошёл папа, и она спросила его о ребёнке. Он наклонился и начал:

– Я бы хотел… я бы хотел…

– Ребёнка, – перебила она.

– Не стоит, – сказал он.

– Я должна подержать ребёнка, – сказала она.

– Не стоит, – повторил он.

– Он не мог умереть, – возразила мама всё тем же странно звонким голосом. – Он был жив всего минуту назад.

Я заснула рядом с ней, пока не услышала, как она зовёт папу. Когда он зажёг свет, я увидела, что вся кровать залита кровью. Она промочила простыни и одеяло, и даже гипс у меня на ноге.

Приехала «Скорая» и забрала маму с папой в больницу. Бабушка с дедушкой пришли, чтобы побыть со мной. Бабушка собрала все простыни и прокипятила их. Она оттёрла кровь с моего гипса, как могла, однако бурое пятно всё равно осталось.

Папа вернулся из больницы утром следующего дня. Он сказал:

– Нам всё равно следует дать малышке имя. Что ты предлагаешь?

Имя прилетело ко мне по воздуху, я сказала:

– Тюльпан.

Папа улыбнулся.

– Твоей маме понравится. Мы похороним её на маленьком кладбище у тополёвой рощи – там каждую весну цветут тюльпаны.

За следующие два дня маме сделали две операции. У неё никак не останавливалось кровотечение. Потом мама сказала:

– У меня удалили всё оборудование.

Она больше не могла иметь детей.

Я сидела на краю обрыва в Бэдлендсе и смотрела на бабушку с дедушкой и беременную женщину, сидевших на одеяле. Я попробовала представить, будто там сидит моя мама, и она не потеряла ребенка, и всё идёт так, как должно быть. А потом я попыталась представить, как мама сидела бы здесь на пути в Льюистон, штат Айдахо. Вышли ли вместе с нею остальные пассажиры из автобуса или она сидела здесь одна, вот как я сейчас? Сидела ли она точно на этом месте и видела ли этот розовый пик? Думала ли она обо мне?

Я подняла плоский камень и кинула его в противоположную стену ущелья: он отскочил от стены и стал падать вниз, вниз, вызывая миниатюрные оползни по пути. Как-то мама пересказывала мне легенду черноногих о Напи – Старике, создавшем мужчин и женщин. Чтобы решить, будут ли новые люди жить вечно или станут смертными, он взял камень. «Если камень поплывёт, – сказал он, – будете жить вечно. Если утонет, будете смертными». И Напи бросил камень в воду. Он утонул. Люди остались смертными.