в) Ты возвращалась на Олд-Стоун-уэй с тех пор, как уехала?

И еще…

г) Как Дэмиен? Ты живешь с ним? Я целый год думала, как спросить об этом тактично, но, похоже, иного способа, кроме как задать прямой вопрос, не существует… Я правильно понимаю, что в прошлом году ты забеременела? И что наша мама (которая хоть и говорит, что она «за жизнь», на самом деле «за все, что причиняет другим максимум страданий») устроила одиночный протест против аборта уже после аборта? Ты поэтому уехала?

д) Почему ты решила выйти на связь именно сейчас?

Вайолет сложила конверт из еще одного листа бумаги, взяла марку, которую обещала ей Коринна, и оставила письмо на приемном посту.

Уильям Херст

Уилл проспал и на два часа опоздал в домашнюю школу. Это было первым признаком того, что мама все еще раздражена его решением провести день на работе отца, а не с ней.

Вторым было то, что она не зашла к нему в комнату, чтобы разложить для него одежду на день. Уилл открыл шкаф и попытался представить, в чем она хотела бы его видеть, принимая во внимание погоду. Озадаченный, он выбрал комплект, напоминавший тот, что был на нем вчера: серые брюки с поясом и свитер с широким воротником.

На кухне мать стояла у плиты, переворачивая блинчики с радостным выражением на лице.

– Доброе утро, милый, – сказала она, наклоняясь поцеловать его в лоб, видневшийся из-под взъерошенной после сна челки. – Честное слово, что это на тебе надето?

Уилл оглядел себя, гадая, оделся он слишком или недостаточно официально. В тот самый момент, когда он начал извиняться за то, что проспал, мама включила радио.

– Я говорю, извини, пожалуйста, что я проспал, – повторил он под громкую дерзкую увертюру.

– Все в порядке. Ты не проспал. Я дала тебе поспать подольше. Сегодня у меня для тебя сюрприз.

Желудок Уилла скрутило. Запах ванили, стоявший в воздухе, вызвал в его горле рвотный привкус. После такой недели он был не в состоянии выдержать новых сюрпризов.

– Сделай одолжение, убери это испуганное выражение. Серьезно, Уилл, я понять не могу, где я с тобой ошиблась. В тебе совсем нет спонтанности. Ты такой зануда.

Она посыпала стопку шоколадных блинчиков сахарной пудрой и передала ему тарелку. Тарелка была такой тяжелой, что он представил, как она крученым мячом ударяет его в грудь.

Джозефина склонилась и принялась резать порцию Уилла на маленькие кусочки.

– Так тебе не любопытно, что это за сюрприз? – спросила она. – Это большой сюрприз.

Обстановка в общественном центре Розендейла была детсадовской. Помещение было рассчитано на дошкольный уровень, не старше: столы с железными дорогами, баскетбольные кольца высотой с хоббита. Коробки с игрушками были заполнены сериями Хэппи Мил за последние десятилетия, большинство из которых пытались сойти за роботов и коллекционные машинки, – и все они выглядели так, словно последние лет тридцать их заражали норовирусом и коклюшем.

Да, это и был сюрприз: «игровая группа» для детей на домашнем обучении. Возможно, так Джозефина готовилась к расследованию органов опеки, или подкрепляла свою позицию против возможных аргументов, что Уилл «слишком изолирован» (об этом часто говорил Дуглас). А может, она действительно хотела, чтобы он завел новых друзей. Или же она так наказывала его за поход на работу к отцу, как решил для себя Уилл.

Матери – а это были в основном матери, за исключением одного лысого папаши, щеголявшего футболкой с изображением ветровой электростанции и волосатыми ступнями, обутыми в шлепанцы, – столпились вокруг стола с закусками. Они жевали сырые бразильские орехи, обезвоженные зеленые бобы и другие сверхполезные продукты из местного продовольственного кооператива.

Это была толпа новообращенных хиппи, которые обычно сводили Джозефину с ума. Она вежливо улыбнулась и сделала попытку включиться в разговор «для своих»:

– Когда Уилл ходил в государственную школу, я заметила, что есть два типа учителей. Первые – безразличные идиоты. Вторые – приличные учителя, которые, похоже, понимали, что большинство родителей – идиоты.

Уиллу ужасно хотелось сесть рядом с матерью, но каждый раз, когда он подходил к ней, она подталкивала его к центру комнаты со словами «иди, поиграй». Затем она поворачивалась к женщине в свитере из шерсти альпаки, с которой беседовала, и поясняла, что у ее аутичного сына разлука вызывает ужасную тревогу.

– Сейчас, даже если бы мне захотелось отправить его обратно в школу, он бы этого не выдержал. Клянусь, он меня едва в туалет одну отпускает.

Так что Уиллу пришлось наблюдать за матерью издалека, пытаясь хоть как-то делать вид, что он «знакомится с новыми людьми». Он знал, что ему нужно найти кого-нибудь – какого-нибудь ребенка – и пообщаться с ним, чтобы не разочаровать и не смутить ее, но Уилл едва мог вспомнить, как общаться с детьми своего возраста. И все же он был обязан попытаться ради Джозефины.

Он осторожно приблизился к двум мальчикам со светлыми волосами до плеч – судя по всему, они были братьями. Они играли в настольный морской бой, поглядывая друг на друга из-за длинных челок.

– Привет. – Тут Уилл вспомнил, что начинать беседу лучше открытым вопросом. – Вам нравится домашнее обучение?

– У нас домашнее необучение, – отозвался один мальчик, топя субмарину.

– Ты имеешь в виду, у вас нет никаких уроков? Разве это законно?

Второй мальчик вздохнул, сдувая упавшие на глаза волосы.

– Это система такая – анскулинг. Ее придумал в конце семидесятых Джон Холт. Учебную программу определяет сам ребенок. Если, проснувшись, мы хотим заняться искусством, мы занимаемся искусством. Если мы хотим смотреть документальный фильм про акул – мы его смотрим. Если мы хотим испечь батончики с арахисовым маслом и назвать это домоводством – мама разогревает духовку.

– А как же оценки? – спросил Уилл.

– Нет никаких оценок.

– А тесты?

– Не-а.

– А учебники?

– Никаких предписанных учебников. Никакой программы. Ранен, – простонал он.

– Есть! – Его брат торжествующе воткнул красную булавку в свое игровое поле. – Мы продвигаемся в своем темпе. Мы учимся через естественный жизненный опыт.

– Но как это готовит вас к реальной жизни?

– Дай угадаю, – сказал мальчик. – Твоя мама – твой учитель, тренер, школьная медсестра, буфетчица и директор. – Уилл кивнул, и его смущение усилилось, распространившись теперь и на Джозефину.

– Тогда могу задать тебе тот же вопрос. Как хорошо ты сам-то готов? Разве реальную жизнь направляет не сам человек?

Похоже, все дети на домашнем обучении говорят как искушенные студенты факультета свободных искусств. Возможно, Уиллу стоило вздохнуть с облегчением, увидев, что он вовсе не был странным фриком, но критика обожгла его, а еще больнее было оттого, что эти мальчики, походившие на длинноволосых Иисусов, казались умнее, чем сам Уилл.