— Никто меня не застукал, — Семён старательно сортировал листы почтовых марок, не отрывая от них взгляда, — просто упал и ударился. И вообще, прекрати собирать сплетни.

— Не ври, я же видел твою жену, у тебя её пальцы отпечатались на лице, — Сергей упёр взгляд в переносицу помощника. — Средний так очень отчётливо.

Тот вскочил, сбегал в фойе на первый этаж, там висело огромное зеркало в резной дубовой раме, и долго себя разглядывал, а когда вернулся, то постарался сесть к Сергею неповреждённым боком и сделал вид, что всё ещё очень занят.

— У английского писателя Кэрролла, — Травин говорил словно в пустоту, те из сотрудников, кто оказался рядом, старательно прислушивались, — есть сказка о девочке Элис, которая тоже очень любила пялиться в зеркало, вертелась она перед ним, вертелась, и попала в чудесную страну, там можно было жить в обратную сторону. Из будущего в прошлое.

— Это ты к чему? — подозрительно спросил Циммерман.

— К тому, что прошлое ты так не вернёшь, сколько себя не разглядывай, потому как мы не в сказке живём. Если, Сёма, твоя Муся тебя убьёт до того, как ты сдашь отчёт, я тебя с того света достану. И так буду делать каждый месяц. Мне звонил Вайнштейн, спрашивал, когда ты его осчастливишь. Когда?

— Да готово всё, — Семён достал из ящика толстую папку, поднял её над столом обеими руками, торжественно подержал так несколько секунд, и отпустил. Бюрократическая стопка бумаги солидно шмякнулась об стол. — После обеда нарочный зайдёт. И вообще, чего ты весёлый такой?

— Свидание у меня на этой неделе, причём за это никто меня по лицу бить не будет.

Сотрудницы начали оживлённо переглядываться, Травин усмехнулся, есть теперь им что обсудить между дел.

— Инспекция у тебя по плану, а не свидание, — мстительно сощурился помощник. — Про Моглино не забыл?

Деревня Моглино была пунктом стратегическим, там сходились автомобильная и железная дороги, ведущие из СССР в Эстонию. Там же находились таможенный пост, воинские казармы кавалерийского полка и размещалась строительная часть, возводившая литерные огневые точки Псковского укрепрайона. А ещё напротив Моглинского почтового отделения находился магазин кожевенной артели, где Сергей справил зимой и себе, и Лизе отличные ботинки, и очень недорого. Продавец уверял, что это артельное производство, но скорее всего, товар был контрабандный.

— Я, дорогой товарищ Циммерман, никогда ничего не забываю, в пятницу и поеду, так что день без меня побудете.

— А если тебя спрашивать будут?

— Если вдруг появится следователь, скажешь ему, где меня искать.

— Отличное платье, — Матюшин ел малиновое варенье, запивая некрепким, как велел доктор, чаем. Он не торопился, окунал огромную мельхиоровую ложку в густой сироп, доставал вертикально, давая налипшей густоте стечь толстыми каплями, и облизывал то, что оставалось. — Надо же, такая пигалица, а уже наряды примеряет.

— Ничего я не пигалица, — Надя во вторник работала в вечернюю смену, и договорилась, что её график подвинут. — Мне уже семнадцать исполнилось. Скажи, только честно, правда я похожа на Юлию Солнцеву?

— Как две капли, — заверил её Матюшин. — Да что там Солнцева, ты гораздо лучше. Для кого ты так вырядилась?

— Один человек, — девушка поджала губы и прищурила глаза, — сказал, что я неземная красавица.

— И кто этот человек, я его знаю?

— Отлично знаешь, это тот самый Сергей.

— Какой Сергей?

— Ну Травин же, в которого стреляли, — Надя крутанулась на одной ноге, плиссированная юбка разметалась в воздухе.

— Субчик твой Травин, — Матюшин уткнулся ложкой в дно банки, варенье заканчивалось, — тот ещё. И вообще, рано тебе ещё об ухажёрах думать, ты собиралась осенью учиться поступать, в медицинский.

— Эх, Ванюша, — девушка вздохнула, — ничего ты не понимаешь, дубина стоеросовая, сам только о работе думаешь.

Матюшин действительно думал о работе, точнее о том, что на столе лежат требующие оформления дела, и Генрих Францевич Лессер ему непременно выговорит, несмотря на болезни и прочие анемии. И почтальонша пропала, если человек уехал на несколько дней, ещё куда ни шло, но вторая неделя пошла, за это время человек должен обязательно проявиться, а ни саму Екимову, ни её тело до сих пор не нашли.

«На работу завтра пойду, пропади пропадом это лечение», — подумал он, и решительно зачерпнул остатки варенья.

В среду у Матюшина всё еще кружилась голова, и в ногах слабость была, но он мужественно побрился, причесался, и отправился на работу. На входе он, как всегда, попытался прошмыгнуть незаметно мимо Адама Смидовича, самого старого работника суда, который был известен неуживчивостью и вечными придирками, но тот уткнул козлиную бородку в газету и на следователя даже не посмотрел.

— Пронесло, — выдохнул Иван, открывая дверь кабинета. — А вы что здесь делаете, гражданин Травин?

Сергей сидел возле стола, положив ногу на ногу, и перебирал листочки, раскрытая картонка лежала возле него. Матюшин отступил в коридор, собираясь вызвать позвать милиционера, но потом устыдился собственной слабости и вернулся, уселся на стул, начал перебирать папки.

— Дело Екимовой положите на место, — он хотел сказать это приказным тоном, но вышло неубедительно.

Тем не менее Травин положил материалы дела обратно в папку, достал из кармана разрисованный лист бумаги и карандаш.

— Смотри, Матюшин, — сказал он, отбрасывая вежливость, но безо особого напора, следователь и так выглядел неважно, — вот крепостная стена, вот Пролетарский бульвар, Безбашенный дом, он же номер восемнадцать, и дом под номером одиннадцать архитектора Ларкина. Ну если схематично. А здесь идёт Алексеевская улица аж до слободы. Так?

— Предположим, — следователь закрыл лицо руками, его подташнивало. Он снова дал себе обещание вытребовать у судьи пистолет, Лессер всегда с оружием ходил, значит, и ему положено, и тогда ни одна сволочь не будет рано утром вот так сидеть и ковырять мозг.

— Ты в обморок потом будешь падать, а сейчас посмотри сюда. Екимова пошла с работы с корреспонденцией, сначала она зашла к себе домой, потом в дом 11, а потом к ещё одному адресату на Алексеевской, — Травин начертил маршрут. — Вопрос — почему она так сделала? Логичнее же, чтобы сначала она дошла до Алексеевской, отдала письмо, потом повернула налево, дошла до пятиэтажки, и уже потом пошла в дом Станкевича, где