Во-вторых, «развивая» концепцию человеческого капитала Т. Шульца (положившей «начало исследованиям воздействия инвестиций в человеческий капитал на экономический рост и т. п.»[181]), Г. Беккер заявляет, что она «раскрывает связи между производительностью труда и инвестициями в образование, обретение навыков и знаний»[182]. Поскольку эти «навыки и знания» образуют «человеческий капитал», то подобного рода «инвестиции в образование» служат исходным пунктом профессиональной подготовки работников, а следовательно, и роста их производительности труда». Последняя зависит также и от «инвестиций в здравоохранение». Поэтому «индивиды выбирают образование, профессиональную подготовку, медицинскую помощь и другие способы улучшения своих знаний и здоровья, сопоставляют их выгоды и издержки»[183].

Заметим, в отличие от Т. Шульца, определяющего эффективность качества «дефицитного ресурса» посредством соотношения прибыли и величины затрат, пошедших на его приобретение, Г. Беккер трактует эту эффективность применительно к «человеческому капиталу», исходя из ее результатов, обусловленных «инвестициями в сферы образования и здравоохранения», причем весьма широко. По мнению автора, «выгоды предстают в виде культурных и других материальных ценностей наряду с повышением доходов и получением более престижной работы, а издержки определяются главным образом альтернативной стоимостью этих инвестиций»[184]. Но такое толкование эффективности «человеческого капитала» не раскрывает прежде всего его сущности, ибо не ясно, какую «капитальную функцию» выполняют указанные «инвестиции, из каких частей состоят «доходы», какое отношение имеют к данному «капиталу» эти «культурные и другие материальные ценности наряду с повышенными доходами и полученной более престижной работой».

«Зайдя по части теории человеческого капитала в тупик», Г. Беккер стал опираться на эмпирические обобщения, полагая, что с помощью последних можно раскрыть ее «эвристическую ценность». Например, определить «частные и общественные выгоды» для всех слоев населения: мужчин, женщин, негров и т. д. (в зависимости «от инвестиций в образование различных степеней»), осуществить «разделение знаний на специфические и общие» (первые «могут быть полезны только одной фирме», вторые «применимы во всех других фирмах»). Кроме того, подобного рода обобщения являются отправным пунктом создания «более общей теории человеческого капитала». Ибо она может применяться в различных областях экономической жизни общества: при разработке государственной политики «по стимулированию экономического роста и производительности труда», определении способов распределения «ренты, которая является результатом специфичных инвестиций фирмы и которая должна быть поделена между работодателями и работниками»[185] и др. По-видимому, именно за такой «выдающийся вклад» в разработку данной «теории», в основе которой лежит «новый экономический взгляд на жизнь», и получил Г. Беккер свою Нобелевскую премию по экономике.

Между тем главный недостаток «теории человеческого капитала», прокламируемой Г. Беккером, состоит в том, что он, как и его соотечественник (Т. Шульц), игнорируя социальную природу «человеческого капитала» (как, впрочем и «капитала вообще») и не объясняя, кому принадлежит этот «капитал», выводит сущность последнего, говоря словами А. Смита, из «приобретенных и полезных способностей» человека, т. е. рабочей силы. В действительности же, как установил К. Маркс, рабочая сила превращается в капитал лишь при наличии капиталистического отношения, вне которого она представляет собой личный фактор всякого производства, независимо от его общественной формы. Разумеется, такое толкование «человеческого капитала» обусловлено, в конечном счете, апологетико-идеологическими соображениями нобелевских лауреатов, посредством которых предпринимается попытка затушевать реальное отношение социального неравенства, складывающегося между наемным рабочим и капиталистом-предпринимателем в современном («постиндустриальном») обществе.

Нужно, однако, отметить, что подобный подход к трактовке «человеческого капитала» можно обнаружить и в учебной литературе. Так, американские авторы известного учебника «Экономика» (довольно объемного по своему содержанию, составляющему 829 крупноформатных страниц), опираясь на концептуальные идеи А. Смита, вводят понятие «человеческий капитал» в связи с «определением средней заработной платы». Напомним, анализируя структуру заработной платы квалифицированного рабочего, А. Смит считал, что она должна возместить, во-первых, обычную заработную плату за простой (необученный) труд; во-вторых, все расходы, затраченные на обучение (эти расходы должен нести сам рабочий или его родители, другие родственники); в-третьих, обычную (среднюю) прибыль на капитал. Источником этого возмещения трех компонентов заработной платы является более производительный труд данного рабочего.

Имея в виду, преимущественно, второй компонент такой структуры заработной платы, и полагая, что она представляет собой «равновесную цену труда», авторы этого учебника констатируют лишь общеизвестный факт: «Производительность труда зависит также от квалификации рабочей силы. Если уровень квалификации работников высок, то высок и предельный продукт труда, и предприятия идут на увеличение оплаты труда работников». Исходя из этого факта, заключают: «Экономисты называют уровень квалификации рабочих человеческим капиталом рабочей силы … Увеличение человеческого капитала по прошествии десятилетий также влияет на увеличение реальной заработной платы»[186].

Как видим, сущность «человеческого капитала» здесь непосредственно выводится из «квалификации рабочих», качества их «рабочей силы», т. е. из совокупности «природных и приобретенных способностей» человека. Но при этом опять-таки игнорируется главный вопрос: кому принадлежит этот «капитал»? Если последний принадлежит рабочему, то почему он получает заработную плату (величина которой зависит от степени его квалификации), а не прибыль на свой «капитал», которым обладает этот рабочий? Если же последний принадлежит капиталисту-предпринимателю, получающему прибыль, тогда почему этим «капиталом» распоряжается рабочий? Вразумительного ответа на эти вопросы авторы не дают, всячески избегая самую возможность их постановки. Как и в предыдущем случае, здесь на первый план выходят на научные, а апологетико-идеологические соображения[187].

Именно поэтому, следуя укоренившемуся в западной литературе концептуальному подходу, авторы дают более развернутое определение «человеческого капитала. По их мнению, «человеческий капитал есть мера воплощенной в человеке способности приносить доход. Человеческий капитал включает врожденные способности и талант, а также образование и приобретенную квалификацию»[188].

Здесь обращает на себя внимание алогичность этого определения, свидетельствующая о весьма слабой философской подготовке его авторов.

Во-первых, «человеческий капитал» трактуется как «мера воплощенной в человеке способности приносить доход». Как известно, согласно гегелевской «Науки логики», «мера» есть «качественное количество», т. е. «единство качества и количества». Поэтому анализу «меры» предшествует анализ сначала «качества», а затем «количества». Именно вследствие этого «мера» предстает как «истина качества и количества». Будучи неосведомленными в области диалектической логики, авторы сразу «берут быка за рога», характеризуя «человеческий капитал» как «меру» лишь «качественной» определенности этого «капитала», игнорируя вместе с тем его «количественную» определенность. При этом не разъясняется, каким образом указанные «способности человека приносят доход», и что представляет собой этот «доход».

Во-вторых, углубляя «качественный» анализ «человеческого капитала», авторы определяют последний, с одной стороны, как совокупность «врожденных способностей и таланта»; с другой стороны, как наличие «образования и приобретенной квалификации», имманентных человеку. Однако и в этом случае не разъясняется, почему эти «врожденные и приобретенные способности» последнего становятся «человеческим капиталом», кому он принадлежит, какой