по чиновной лестнице, а обратился к учёбе в Лазаревском институте восточных языков. (Такой выбор высшего образования сам по себе уже интересен.) А что было далее?

А далее этот тридцатилетний дворянин возвращается в Мышкинский уезд, где у него имелось триста десятин земли, и значится мышкинским помещиком. Очевидно, он обладал неплохими хозяйскими наклонностями, потому что приобретает 682 десятины земли в Вологодской губернии и часть акций угличской фабрики Варгуниных. В тридцать четыре года он всё ещё холост, и 9 сентября 1881 года его избирают предводителем уездного дворянства. Конечно, он был и здешним почётным мировым судьей. Жил он в своей усадьбе Ростовцево Муравьёвской волости (недалеко от тютчевской усадьбы Знаменское).

Похоже, что свою судьбу он решил навсегда связать с нашим краем, потому что есть упоминания о его дальнейшем участии в здешней земской работе. В частности, в 1906 году он – гласный уездного земства. Но мы хотели сказать о другом. А, именно, о его личном участии в одном из важнейших событий александровской эпохи: Алексей Ильич Пятунин как предводитель мышкинского уездного дворянства присутствовал на коронации Александра III, и это присутствие не было эпизодическим. Алексей Ильич находился при всех коронационных торжествах с 15 по 23 мая 1883 года.

Вот такой свидетель и участник величайшего события тех дней едва ли мог не отозваться на всё виденное и знаемое в своих письмах и воспоминаниях. (Но где теперь, да и целы ли вообще, тогдашние дворянские усадебные архивы?! Жестоко не повезло даже тем из них, которые сперва и оказались, было, в государственных хранилищах. Мы упоминали о полном исчезновении из рыбинского архива большого фонда К. Ф. Опочинина и его родственников.)

Упоминали мы и о случайном спасении лишь жалких остатков Знаменского архива Тютчевых. Случалось нам рассказывать и о бесследно исчезнувших богатых библиотеках и архивах мышкинских дворянских усадеб. А потому стоит ли дивиться едва не полному отсутствию письменных сведений о встречах царственных особ? И всё же… И всё же…

И всё же, хоть удивления может и не быть, а глубокое сожаление остаётся. Как остаётся и желание что-то всё-таки разглядеть в сумерках былого. Желание безнадёжное?

А не скажите! Приезды Александра Александровича Романова на ярославскую землю могли отразиться (и отразились!) отнюдь не только в мышкинских записях. Например, его приезды в Рыбинск и Ярославль имеют несколько большее число письменных свидетельств. И для нас особенно интересны публикации, связанные с путешествием императора Александра III в Ярославль в первый год своего царствования. Они помогают представить не только ход событий, а саму атмосферу этих встреч. Разумеется, они как по своей официальной торжественности, так и по народной сердечности не слишком отличались от мышкинских.

А атмосфера большого события уже сама по себе драгоценна для историков. Как драгоценны и малые, казалось бы, второстепенные детали. И это хорошо понимали и наши далёкие предшественники. Послушаем, что об этом говорил А. Шевелёв, одним из первых начавший собирать сведения о царствовании Александра III. Свой труд он скромно назвал «Некоторые материалы к истории жизни и царствования Великого Государя Царя-Миротворца Александра III Александровича» (М., 1897).

И в этой своей работе он с глубоким уважением размышляет об избранной теме: «В настоящее время рано ещё, конечно, думать о написании полной и беспристрастной истории прошлого царствования, но с другой стороны, чувство восторженного благоговения к памяти Царя-Праведника, которое ныне владеет сердцами всех русских людей и разделяется всем просвещённым миром, побуждает нас интересоваться всеми подробностями, так или иначе относящимися к событиям царствования Государя Александра Александровича».

И автор разумно продолжает: «…множество таких мелких, на первый взгляд, но для русского человека весьма любопытных подробностей рассеяно по всем нашим журналам и газетам, где им грозит опасность не только ускользнуть от пытливого взгляда исследователя, но и погибнуть совсем, так как многие из таких изданий, в особенности газеты, сделались редкостью, а в скором времени могут сделаться и совершенно ненаходимыми».

Мы, право же, не напрасно привели такую обширную выдержку из размышлений (опасений…) Шевелёва. Она была довольно основательной уже и для своего времени, а сейчас эти опасения и совершенно справедливы. Волны времени, и ураганы российских социальных катаклизмов смели и сокрушили не только детали былой русской имперской жизни, а и саму грандиозную империю. Где уж тут было уцелеть таким малостям, как личные воспоминания или газетные упоминания…

И всё же… И всё же… Водовороты времени иногда (словно после гибели большого корабля) выносят на поверхность жизни какие-то обломки сообщений о прошлых российских веках. Такое случилось и с остатками сведений о царских посещениях ярославского края. Они касаются Ярославля и Рыбинска и в своём рассказе об александровском веке мы, наверное, не сможем ими пренебречь по двум существенным причинам. Первая такова, что в этих встречах принимали участие и мышкинцы (об этом упоминается). А вторая заключается в том, что сама народная атмосфера таких встреч была во многом вполне родственна, что в Угличе, что в Мышкине, что в Рыбинске или Ярославле. Потому нам и кажется важным обратиться к таким упоминаниям.

Кроме сведений чисто официальных, до нашего времени дошла и такая публикация как «Воспоминания очевидца о посещении Императором Александром Александровичем III г. Ярославля в 1881 году». Она интересна живостью и непосредственностью своего рассказа обо всём виденном и слышанном в тот день.

Автор сразу заявляет о своей сердечной растроганности и о сильном впечатлении от всего происходившего: «Живу шестой десяток на свете, не раз имел счастье быть очевидцем Высочайших посещений, но никогда не видал, да и не представлял себе ничего подобного этому посещению. Никогда не забуду этого глубоко затрагивавшего душу зрелища». И официальные материалы и упоминаемый нами очевидец внимательно прослеживают весь ход ярославского события, от самого его начала: «Наконец послышались издали и быстро разрослись раскаты несмолкающего “ура”. Точно искрой электрической дрогнуло всё существо ожидавших…»

Все письменные свидетельства об этом дне отмечают как общую радостную взволнованность встречающих, так и большую душевную простоту общения царской семьи и ярославцев. Простые и понятные слова говорил царь, просто и открыто общалась с людьми императрица, простые и душевные слова говорили встречавшие их люди.

Таким было даже и обращение к царственным гостям Владыки ярославского и Ростовского Ионафана. Никаких церковных славянизмов, никаких заумностей и книжных сравнений: «На долю жителей отдалённых от столицы городов редко может выпасть счастье лицезреть Тебя, Благочестивейший Государь и царственную семью Твою…», и Владыка завершил свое совсем недолгое и тёплое приветствие столь же краткими и простыми словами: «Твоё благоденствие составляет наше благоденствие и счастье».

В этой приветственной речи слова «Благочестивейший Государь…» не были данью официальному славословию. Александр III, в