— Разумеется, вы не можете. Этой мой стиль, не так ли? Не ваш. Приходите, когда хотите. Будем дежурить вместе.

Энтони дважды тихо постучал в дверь. Ответа не было. Линда оставила дверь приоткрытой, как будто боялась не услышать, если ее позовут. Брук подтолкнул дверь плечом и заглянул в комнату.

Камин едва тлел, но в свете заливавшего комнату лунного света волосы девушки темнели на подушке. Некоторое время он стоял на пороге, любуясь густой бархатистой волной волос и размышляя по поводу приоткрытой двери.

Жест, характерный для женщины-матери. Теперь он знал о ее жизни больше и подумал, что, хотя Линде было не больше двадцати, когда она осталась сиротой, для маленькой сестры, она стала матерью. Заботливой матерью, готовой откликнуться в любую минуту дня и ночи. Его мать была такой же.

Но не Изабелл… О нет, только не Изабелл. Первое, что сделала жена, вернувшись из больницы с новорожденной, это плотно закрыла дверь спальни. Вставать к Джейн ночью должны были Брук и няня-мулатка. Ему никогда не забыть выражение лица няни, когда он сказал, что Изабелл не встанет ночью к ребенку. Няня была потрясена, он отчетливо видел это, даже в слабом свете ночника.

Стоя в дверях и глядя на Лин, он на минутку попытался представить, что она спит, в то время, как ее ребенок плачет от голода, или нанимает няню, чтобы ухаживать за только что родившейся малышкой. Линда не укладывалась в эту картину. Как можно представить себе то, что совершенно невозможно?

Брук прислонился к дверному косяку. Откуда у него такая уверенность? За несколько дней вынужденною пребывания здесь Лин он многое узнал о ней. Например, она не могла и четырех часов прожить, чтобы не позвонить сестре. Она напевала, когда готовила, и что-то мурлыкала, когда завязывала эти красные банты для рождественских украшений. Она носила тяжелые грязные дрова без единой жалобы или неудовольствия и помогала ему спасать Оллкрафта, которого едва знала. Она почувствовала состояние Энтони тогда ночью и предложила разделить горе. Она беспокоится о старике и спит с приоткрытой дверью.

— Лин, — позвал Энтони, но девушка не просыпалась.

Брук тихо подошел и сел на край кровати. Лунный свет освещал ясные черты. Она выглядела такой умиротворенной и спокойной, что стало жалко ее будить. Но он знал, что Линда расстроится, если проспит свою «смену».

Энтони усмехнулся. Без сомнения, она найдет способ обвинить его в том, что будильник остановился. Судя по сегодняшним высказываниям, она готова обвинить его во всем, начиная с глобального потепления и кончая какой-нибудь занозой.

Хорошо. Возможно, в чем-то она права. Его повышенная требовательность к подчиненным дезориентировала руководителей служб и отделов. Голдмэну следовало знать, что босс никогда бы не отклонил просьбу работать дома, будь он в курсе всех обстоятельств. И он никогда бы не уволил Линду, даже в полубезумном от страха и горя состоянии того дня, если бы знал, в каком тяжелом положении она оказалась.

Думая об этом, Брук беспокойно задвигался. Только что осиротев, борясь за опеку над сестрой, оставшись без работы и без денег, все это за несколько дней до Рождества!.. Должно быть, девушка была на грани отчаяния.

Поменяв позу, Энтони не испытал облегчения. На него давило сознание вины за то, что он так с ней обошелся три года назад. К счастью, пока он сидел возле Тролля последние несколько часов, в голове сложился план, как очистить свою совесть. Надо, чтобы она проснулась и спустилась к нему в гостиную.

— Лин, — снова позвал он. Девушка во сне закинула руку за голову, и Брук легонько потрепал ее за локоть. — Лин, просыпайтесь.

Ее глаза открылись, и некоторое время она непонимающе смотрела на него.

— Энтони? — Затем замешательство сменилось испугом. — Энтони! — Обеими руками она схватилась за него. — Что случилось? Троллю хуже?

— Нет. — Брук успокаивающе взял ее за локти. — Ему лучше. Пару часов назад он пришел в себя, хотя еще в полузабытьи. Сейчас старик опять спит, но это очень хороший знак, что он пришел в сознание.

Она прикрыла глаза и, вздохнув с облегчением, тихо сказала:

— Слава Богу. Вы напугали меня.

Энтони сообразил, что виски подействовало на нее как снотворное. Она была полусонной, мягкой, расслабленной.

— Я только хотел сообщить, что уже половина четвертого, — сказал Брук. — Вы говорили, что хотите подежурить. Если Тролль проснется, ему будет приятно увидеть вас.

Линда повернула голову, чтобы глянуть на часы.

— Половина четвертого? — забеспокоилась она. — Как так? Я же ставила будильник. — Прищуривший, она перевела взгляд на Энтони. — Почему будильник не сработал?

— Он остановился. Отключили электричество.

Как будто ища подтверждения его словам, девушка выглянула в окно. Обычно фонари на улице освещали белый мягкий ковер снега, теперь же лишь голубоватый лунный свет пробивался сквозь деревья и отбрасывал на сугробы сложные рисунки черно-голубых теней.

— О, — воскликнула она хрипловато, еще не проснувшись окончательно. — Как красиво…

Действительно, было очень красиво. Он скользнул взглядом по верхушкам деревьев… Да, вот голубоватый круг луны с маленькой выщербинкой. К Рождеству, наверное, будет полнолуние. Рождественская луна, как, бывало, говорила Джейн.

Он перевел глаза на Линду. Ее ладони по-прежнему покоились на его руках. Девушка, казалось, была заворожена красотой ночного неба и забыла, где и с кем она находится.

Взглянув на нее, он почувствовал, как все внутри напряглось.

Реакция была столь неожиданной, что Брук пришел в изумление. Конечно, он понимал, что девушка красива. Он видел, как оживали тонкие черты в отблесках огня, отливавшего золотом в волосах, придававшего особый нежно-золотистый оттенок щекам. Но это ничего не значило. Он знал десятки горячих, чувственных женщин, от сверхопытной Изабелл до стыдливой последней партнерши, и давно научился получать требуемое без риска обжечься.

Но Линда была другая. Вместо пламени здесь присутствовала чистота, от которой перехватывало дыхание. Лунный свет серебрил спокойный профиль, отбрасывая на лицо голубоватые тени. Простыня, зажатая под мышками, скрывала фигуру, но он без труда мог дорисовать в воображении все впадинки, выпуклости и изгибы грациозного тела под этими складками.

Его пронзила дрожь острого желания. Неожиданно гостья напомнила ему ангела, окутанного голубым атласом с мерцающими блестками, которым он однажды украсил верхушку рождественской елки. Как он ни пытался, образ не покидал его. Ему представилось, что, если сейчас девушка поднимется с постели, за спиной у нее медленно раскроются белые мягкие крылья.

Он зажмурился, пытаясь избавиться от этого безумия, и так сильно, что глазам стало больно. Ангелы. Крылья… Чепуха! С чего бы ангелу оказывать такое живое, чисто человеческое воздействие? И все же, помоги ему Господь, она была похожа на ангела, и он хотел ее так, как не хотел еще ни одну земную женщину.