– Будет грустно, если ты умрешь… но мы можем договориться. Проведем вечерок-другой вместе… и тебе в радость, и мне в удовольствие…

Она отбивалась молча, понимая, что вырваться не сумеет и надо кричать, но… змеиный шепот Григория парализовывал волю.

– В конце концов, тебе, может, понравится… ты же не знаешь, от чего отказываешься.

– Мне расскажи, – раздался раздраженный голос.

И в следующий миг Григория просто отбросило.

Мефодий? Откуда он здесь взялся? Не важно. Машка всхлипнула и закусила губу, приказывая себе немедленно прекратить панику.

– Так что? Рассказывай? – Мефодий был зол. Он позволил племяннику подняться, но лишь затем, чтобы опрокинуть, даже не ударом – тычком в лицо раскрытой ладонью.

– Дядя, да она сама! – взвизгнул Григорий.

И Машкино сердце на миг замерло: вдруг поверят?

Она ведь чужая, а Григорий – племянник… и ребенок по паспорту… и если так, то Машка, получается, виновата во всем… ей надо было найти подход к ученику, а она…

– Сама, значит? – Мефодий пнул племянника не сильно, но тот от пинка скрутился калачиком и завыл.

– Сама, сама… она глазки строила… и потом кобенится… и я подумал…

Наклонившись, Мефодий вцепился в светлые кудри и потянул, заставляя племянника подняться…

– Думать ты, поганец, не умеешь. – Он толкнул Григория к стене, и тот нелепо ткнулся в нее лбом. – Сейчас ты извинишься. И так, чтобы я этим извинениям поверил.

– Мама! – взвизгнул Григорий.

И получил очередной тычок под ребра.

– Мамочка!

Голос у него громкий, визгливый, и Машка едва успела от двери отскочить, когда та распахнулась.

– Гришенька! – Софья Ильинична влетела в комнату. – Гришенька, что…

Она замерла и, прижав руки к массивной груди, на которой топорщилось золоченое кружево, совсем другим тоном, в котором проскользнули металлические ноты, поинтересовалась:

– Мефодий, что здесь происходит?

– Ничего серьезного, Софочка, – Мефодий ткнул племянника лбом о стену. – Урок хороших манер.

– Отпусти его немедленно!

Григорий слабо повизгивал, а по щекам его катились крупные слезы. Он выглядел столь жалким, несчастным, что Машка сама начала сомневаться, тот ли это человек, которого она только что боялась.

– Отпущу, – Мефодий на перемены внимания не обратил, – когда он сделает то, что должен. Ну же, Гришенька, или твоего задора хватает лишь на то, чтобы девчонок пугать?

– Мария!

Софья Ильинична обратила преисполненный гнева взор на Машку. И та вдруг поняла, как выглядит: волосы растрепаны, блузка расстегнута и щеки красные… не только щеки, она вся, от макушки до пят краской заливается.

– Твой поганец, – соизволил объяснить Мефодий, отвесив племяннику еще один подзатыльник, – решил, что ему дозволено все. И мы сейчас разбираемся в том, насколько глубоко он заблуждался. Ну же, Гришка, я жду. Не заставляй меня бить всерьез.

– Мария, я не ожидала от вас подобного! Вы показались мне порядочной девушкой…

– Отстань от нее, Софка. И займись лучше своим сыночком.

– Гришенька ни в чем не виноват!

– Он у тебя никогда ни в чем не виноват. Я жду, поганец.

– Дядя, – Григорий вывернулся из захвата и поспешил спрятаться за матушкины плечи, которые словно бы шире стали. – Вы не слышали поговорку? Сила есть, ума не надо. Это про вас.

– Осмелел, я смотрю.

– Не смей трогать мальчика! – взвизгнула Софья Ильинична, обнимая сына. – Ты чудовище! Убийца! Думаешь, никто не знает, что это именно ты Кирочку убил? Все знают! Тебя боятся! Но я не побоюсь… что молчишь? Не ты ли Кириллу бутылку сунул? И в тот вечер он с тобой был. Вы ссорились. Я слышала, как ты кричал на него… почему? А потом его вдруг мертвым нашли! И твоя жена, Мефодий, думаешь, никто не знает о ней?

– Заткнись.

– Она ведь тоже утонула и…

– Идем, – Мефодий схватил Машку за руку и дернул.

Никуда идти она не хотела, разве что в комнату, чтобы вещи собрать, а потом прочь с острова… но он полоснул таким взглядом, что все возражения застряли у Машки в горле. И она послушно пошла за хозяином дома.

– Встретимся еще, цыпа! – крикнул Григорий.

– Не обращай на поганца внимания, – Мефодий остановился и вытащил из кармана ключ. – Больше не посмеет.

Конечно, не посмеет, потому что Машка немедленно уберется из этого сумасшедшего дома! Она всхлипнула, сдерживая подкатившийся к горлу ком слез. Вот только не хватало разрыдаться сейчас, когда все закончилось.

– Успокойся, – неожиданно мягко произнес Мефодий и руку на спину положил. Ладонь была большой и горячей, а у Машки появилось иррациональное желание броситься этому типу на шею и пореветь от души, благо шея выглядела достаточно удобной.

– Ну все, все уже… – Он подталкивал ее к двери и бормотал что-то нелепое, успокаивающее, отчего реветь хотелось лишь сильнее. – Садись.

Села. Кресло оказалось низким и широким. В руку Мефодий сунул стакан, строго велев:

– Пей.

Машка и выпила. Закашлялась, зато слезы отступили!

– Коньяк – хорошее средство от нервов, – примиряюще произнес Мефодий и, устроившись в кресле напротив, предложил: – Поговорим?

О чем? О том, что в этом доме все сошли с ума?

Или о том, что Машка, подписывая контракт, рассчитывала совсем на иное? Она репетитор, а не девочка по вызову… и если Мефодий собирается…

– Не заводись, – он поднял руки и вздохнул. – Маленький поганец свое получит.

– Он…

При воспоминании о том, что случилось, а главное, о том, что едва-едва не случилось, Машку начинало колотить.

– Он – разбалованная маменькой тварь. К сожалению, мой брат не слишком много времени уделял его воспитанию, подозреваю, что Кирилл… предпочел с Софьей не связываться. Ты же видела ее.

Мефодий налил и себе, но, понюхав коньяк, бокал отставил.

– Вредная привычка. И вот что, Машенция…

Машенцией ее никто прежде не называл.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Собрать вещички – и адью.

Машка кивнула.

– В целом мысль верная, но… – он затарабанил пальцами по подлокотнику. – Я бы просил тебя остаться. Погоди, потом выскажешься. Причин несколько. Первая: – Софья потребует нанять нового репетитора и будет ныть, пока я этого не сделаю. А поганец вновь доведет его до срыва за неделю. Вторая: мне хочется проучить эту мелкую сволочь. И третья…

Мефодий поднялся и подошел к окну, отдернув гардины.