жен. Дворовые толстели, горбились, фонили и уходили в землю – на их место тут же приходила молодая шпана, чтобы повторить весь цикл.

Спустя много лет я неожиданно встретил Антоху – на Охотном Ряду, в Москве. Он был под руку с брюнеткой – классной и по виду озорной девчонкой: вероятно, она только поступила на первый курс. С его футболки скалился логотип – «Kenzo». И очки-авиаторы «Ray-Ban» болтались на носу. От неожиданности я пожал ему руку, хотя зарекся это делать – там, в нашем мордовском дворе. Антоха выглядел отлично. Его скулы заострились в тюрьме, он стал старше, мускулистее, стройнее. Уже давно не было на земле Калыма, не было других несчастных, попавших под карьерный Антохин замес, и только он – белокурый мордовский Брэд Питт – остался в живых, напитался кровью мертвых для пущей красоты и теперь смотрел на меня.

По-хорошему, мне надо было ударить его. Влепить от души за всех: за Калыма и за мир, устроенный несправедливо. Вместо этого я пробормотал что-то о делах и нырнул, смешался с толпой. Сердце мое колотилось.

«Почему ебаное зло всегда побеждает? – думал я. – Почему оно? Почему пиджачники? Почему не хорошие люди в джинсах? Бог с ним, пусть они не самые лучшие, но неплохие же, да? Дурацкие, корявые, дурные, но не зло, не чистое зло с приятной улыбкой и логотипом Kenzo на футболке. Почему так?»

Как и обычно, мир оставил меня без ответа. На станцию метро «Охотный Ряд» пришел поезд, набитый битком. Двери открылись, и пахнуло потом, мясом, душегубкой рабочего дня.

Как меня ловил торговец черным деревом

Фамилия военкома была Шпырда, и он глотал призывников как конфетки. Говорили, что Шпырда лично заглядывает в задницу каждому – ищет годность к армейской службе. И если спросить его в это время – старая как мир шутка молодых самцов: «Ну что там, товарищ военком, отсрочки не видно?» – то тогда Шпырда сразу и сожрет призывника. И затем рыгнет сытой драконьей отрыжкой, от которой вынесет двери и загорятся обои на стенах. 130-килограммовый и краснорожий военком выглядел человеком, вполне способным на это.

Шпырда желал увидеть в армии всех молодых людей от 18 до 27 лет. Каждый призывник с отсрочкой по здоровью, отсрочкой по учебе и отсрочкой по детям был его личным врагом. По детям особенно. Шпырда вызывал таких к себе в кабинет. Те, кому посчастливилось выйти, плакали. У самых чувствительных на два года пропадала эрекция. Этого времени как раз хватало, чтобы не суметь зачать второго ребенка и уйти в армию, пусть и с опозданием.

Интересно, что толстый сын Шпырды Боря – хотя ему тоже исполнилось 18 – в армию не пошел. У Бори нашли плоскостопие. Боря учился в сельхозтехникуме. Вряд ли из-за Бори, но с сельским хозяйством в области было не очень.

Я решил, что на медкомиссии вскроюсь. Полосну по венам чем-нибудь острым – прямо на глазах у Шпырды. И выкрикну ему в лицо что-нибудь дерзкое: про свободу, про толстых мучителей и убитую юность. Я не собирался отдавать два года своей жизни без боя. Плюну в лицо Системе, окроплю кровью военкомат, пристанище зла, – моя кровь будет искупительной жертвой.

Дальше известно что. «Дурка». Три-четыре месяца на коктейле из нейролептиков, антидепрессантов и холодного душа и затем – «белый» билет. «А это вы видели, гражданин военком?» – Я воображал, как буду размахивать листком со своей негодностью перед носом Шпырды, и он скукожится, растает на моих глазах. Оковы рабства сброшены. Дракон сгорит в собственном пламени.

Путь «вскрыться – загреметь в дурдом – не пойти в армию» проделали многие до меня. Мой друг Мася, который набивал портаки всему двору, вскрылся дома, лежал полгода в «дурке» и вышел живым. Мой друг Зика вскрылся на рок-концерте, прямо на сцене. Он отлежал полгода в «дурке» и вышел живым. Только один глаз его стал моргать. И моча – мы на пьянке однажды вышли пописать вместе – приобрела кислотно-зеленый цвет. Она прожгла насквозь лист лопуха, словно в него воткнули джедайский световой меч.

Можно сказать, что вскрыться перед походом в военкомат было нашей рок-н-ролльной традицией. Обрядом инициации. И я всерьез собрался пройти путем великих рок-н-ролльных героев – Маси и Зики – и не посрамить масть.

Артем Малафеев, мой товарищ, шел на медкомиссию вместе со мной. Мы договорились: в решающий момент, на глазах изумленных врачей и дракона Шпырды, я режу себе вены, а он глотает разом горсть снотворных таблеток. В дурдом нас везут вместе. Я истекаю кровью. Артем засыпает и может заснуть навсегда. На его груди – алюминиевый значок анархии, который продают на рынке по 100 рублей за штуку. Мы поем песни Егора Летова и вместе уходим в забытье, из которого нас медикаментозно возвращают.

Но в решающий момент Артем сдал назад.

Мы стояли уже раздетые до трусов, в стаде других призывников – готовые к медосмотру.

– Принес? – спросил я. – Таблетки?

Артем потупился и шаркнул ногой.

– Что-о? – Злости моей не было предела. – Ты!! И ты еще носишь «анархию» на шее! Сид Вишез посмеялся бы над тобой. Курт Кобейн…

– Ты сам-то, – перебил Артем. – Сам-то чего?

– Вот чего! – И я вынул спрятанный в трусах перочинный нож. Лучшего не нашлось в моем доме. Столовые ножи не лезли в трусы. Можно было еще обломать кусок полотна с ножовки и спрятать его. Но оно – черное, с кривыми зазубринами – показалось мне слишком жестким вариантом. «Еще, чего доброго, таким распорешь вены до смерти», – подумал я.

Нож в руке заметил солдат-срочник. Он охранял призывников, чтобы те не разбежались – такое тоже бывало часто. Шпырда выписал срочников для охраны и распорядился закрыть окна военкомата решетками. Один из парней прошлого призыва не знал, что поставили решетки. И сиганул в окно прямо через шторы. Синяя Борода, наш военком, очень радовался.

– Э-э, – сказал мне солдат-срочник, увидев нож. – Это нельзя.

– Как нельзя? Это мне… со мной… мне надо… – стушевался я.

– Сюда давай! – И солдат, видимо, и правда армия воспитывает конкретных, чуждых рефлексии мужчин, вырвал нож из моей руки.

Медкомиссия была один в один похожа на рынок работорговцев. Призывники жались друг к другу – худые, озябшие на сквозняке. Среди нас не нашлось ни одного мускулистого пацана, одни дрищи. Хозяева выдергивали по одному: «Открой глаз. Покажи зубы. Что слышишь? Вдохни-выдохни».

При мне парня с очками на минус восемь зафрахтовали в морскую пехоту – на предварительном распределении. У двадцати человек обнаружился недовес. Но Шпырда,