— Ты, скважина, кому вздумал указывать! — вступил в диалог пьяный крепыш в визитке и каком-то невообразимом здоровенном кепи с наушниками. Он наставил палец на портье, как будто собрался из него выстрелить. — Ты знаешь, кого обижаешь?!

— Никого я не обижаю, только мест все одно нет, прощу вас, господа, удалиться!

— Футы-нуты, ножки гнуты! — заверещала одна дама, довольно миловидная блондинка с капризно надутыми губками и разрумянившимися на холоде щеками. — Господа, плюньте, поехали лучше в Яр, к цыганам!

— Нет, я хочу, чтобы он сказал, — заупрямился весельчак, — какое он имеет чистое право обижать благородных людей!

Дежурный, однако, ничего говорить не хотел, и уныло смотрел на веселую компанию.

— Будешь, сволочь, отвечать или нет? Не видишь кто тебя спрашивает? — опять возник коренастый.

— Я никого не обижаю. Господа, вы мешаете отдыхать постояльцам, прошу вас уйти, — опять попросил дежурный.

— А я нарочно никуда не уйду, сяду, и буду здесь сидеть, — заявила вторая прелестница. Она пододвинула стул и неловко плюхнулась на него.

Положение здесь складывалось патовое, а так как мне делить с загулявшей компанией было нечего, я пошел к выходу.

— А ну, стой! — закричал мне вслед третий участник мужского пола. — Стой, где стоишь, и не сметь!

Он побежал к дверям и, уперев руки в проем двери, загородил выход.

Это был большой, толстый мужчина с пористой кожей на лице. Выглядел он крайне самоуверенно — смотрел в упор наглыми выпуклыми глазами. Опять все внимание обратилось на меня. Мне очень не хотелось ввязываться в глупую и пошлую историю, но мужское начало возобладало над разумом, и я попытался отодвинуть наглеца с дороги:

— Уберите руки! Дайте пройти, — из последних сил стараясь быть вежливым, попросил я.

— Господа, он дерется! — возмущенно закричал наглый плачущим голосом. — Господа, этот хам меня ударил!

«Господа», а за ними и «дамы» заверещали все разом. Я обернулся к ним, ожидая нападения. Было похоже на то, что драки миновать мне не удастся. Однако пока никто нападать на меня не собирался, и я попытался уйти по-хорошему, без мордобоя.

— Эй, ты, — негромко сказал я наглому толстяку, — лучше пропусти!

— А по роже получить не хочешь? — ответил он и неожиданно сильно толкнул меня своим объемным животом. Меня буквально отбросило назад, я попытался удержать равновесие, после чего вдруг почувствовал гулкий удар по голове. Мне показалось, что она загудела как пустая бочка. Потом в глазах почернело.

«Вырубили, сволочи, — подумал я, постепенно приходя в себя, — сзади ударили!»

Голова болела, веки не поднимались, и понять, где сейчас нахожусь, я не смог. На ощупь лежал на чем-то мягком, но на чем именно, в темноте разобрать оказалось невозможно.

— Есть здесь кто-нибудь? — позвал я.

— Тише, лежите и молчите, — шепотом откликнулся незнакомый женский голос.

— Вы кто? — спросил я.

— Какая вам разница, пусть будет Марфа Посадница, говорю же, лежите тихо, а то вам же хуже будет!

Я стал вспоминать, кто такая Марфа Посадница. В голове все плыло, и сосредоточиться не получалось.

— Мы что, в Новгороде? — тоже тихо спросил я.

— Почему в Новгороде? — удивилась женщина.

— Вы же сказали, что вы Марфа Барецкая…

— Вздор, та Марфа Посадница жила четыреста лет назад. Посадница — это мое прозвище. А вообще-то я такая же пленница, как и вы.

— А мы что, в плену?

— Да.

Говорили мы тихо, еле шевеля губами:

— У кого?

— Вы что, совсем не помните, что с вами произошло?

— Меня, кажется, ударили сзади по голове.

— Вы помните, кто?

Я начал вспоминать, что произошло, и восстановил очередность последних событий:

— Там были какие-то люди, трое мужчин и две женщины. Они были пьяные и дебоширили в гостинице. Я хотел уйти, но меня сзади чем-то стукнули…

— Тихо, — вдруг прошептала женщина, — сюда идут…

Теперь и я услышал шаги. Над потолком зажглась тусклая лампочка, лязгнуло железо, и заскрипели несмазанные петли. Я лежал, не шевелясь, с закрытыми глазами.

— Как он? — спросил мужской голос.

— Не знаю, он в обмороке, — ответила соседка.

— В себя не приходил?

— Нет, сударь, оставьте свет, а то мне в темноте страшно.

— Ладно. Когда очнется, постучите в дверь.

— Хорошо.

Опять заскрипели петли, и снаружи лязгнул засов.

Я осторожно открыл глаза.

Лежал я на полу на каком-то тряпье. Помещение напоминало тюремную камеру. Женщина находилась от меня на расстоянии вытянутой руки. Она, как и я, лежала на полу, на голом тюфяке, повернув ко мне лицо. Рассмотреть ее в подробностях не получалось, у меня так болела голова, что расплывалось в глазах.

— Это кто был? — спросил я.

— Наш тюремщик, — не меняя позы, ответила она, — очень плохой человек.

Все это было весьма странно: камера, на двоих с женщиной, выкрашенная масляной краской бетонная или оштукатуренная стена, да еще и тюремщик! Впечатление было такое, что мне все это снится.

— А за что вас сюда посадили? — спросил я.

— Муж, — коротко ответила она.

Коли дело касалось семейных отношений, дальше расспрашивать я не решился, начал заниматься собой. Пощупал затылок, там оказалась здоровенная шишка, и волосы запеклись от крови. Двинули мне от души.

— Больно? — спросила сокамерница.

— Есть немного, — сознался я. — Интересно, чем это меня огрели?

— Свинцовой тростью, — ответила она. — Господин Маралов всегда ходит с такой тростью, в ней налит для тяжести свинец.

— Он какой из себя? — спросил я, пытаясь вспомнить, кто из двоих мужчин, остававшихся за моей спиной, был с тростью.

— Высокий, с бритым лицом, такой, — она попыталась подобрать подходящий эпитет, — такой…

— Шикарный? — подсказал я.

— Можно сказать и так, господин Маралов очень богатый и влиятельный человек.

— Однако не брезгует публичными скандалами, — добавил я. — Там их было трое, еще один, невысокий коренастый с простым лицом, и последний, полный с нечистой кожей.

— Это мой муж, Василий Иванович, — прокомментировала соседка.

— И еще с ними были две женщины, — добавил я.

— Женщины? — живо спросила она.

— Да, из таких, знаете ли, — теперь я не смог подобрать эпитета.