— Петруша! — отчаянно закричал генерал. — Бей его, Петруша!

Однако Петруша ударить меня уже никак не мог, он мычал, стоя на четвереньках, и тщетно пытался встать на ноги. Как это было ни противно, но другого выхода, как показать свою силу и решимость у меня не оставалось. Бить пришлось по-настоящему, единственное, что я сделал во имя гуманизма — в последний момент чуть придержал удар, чтобы череп Петруши не разлетелся как кокосовый орех.

Мужик, не издав ни звука, свалился на бок и затих. Впрочем, звуков хватило и от удара дерева о гулкую кость черепа.

— Ты что это сделал, мразь! — закричал «генерал», который оказался то ли слишком смелым, то ли глупым, и кинулся на меня со своей залитой свинцом тростью.

Однако я был и моложе и ловчее, бросился ему навстречу и подставил под удар свою биту. После чего его трость с хрустом переломилась пополам.

— Аааа! — взвыл «генерал» и пихнул в мою сторону кулаком с ее остатками.

Я отмахнулся и без особого пыла, но коротко и жестко ударил его дубиной ниже предплечья.

— А-а-а-а! — теперь уже не кричал, а выл от боли «генерал». — А-а-а! Помогите, убили!

Все происходило очень быстро, и оставшаяся компания даже не попыталась помешать разгрому своих рядов.

Вчерашние знакомые толклись на месте, переводя испуганные взгляды с меня на «генерала». Слуги, те совсем стушевались и прятались за их спинами. Я уже разошелся и, не теряя темпа, бросился на толпу, размахивая дубиной:

— Убью, вашу мать!

Всю оставшуюся четверку как ветром сдуло. Я захлопнул за ними дверь.

Теперь мы остались один на один с зачинщиком. «Генерал» держался левой рукой за предплечье правой, кривился от боли и смотрел на меня ненавидящим взглядом.

— Ну, мразь, тебе теперь несдобровать, — проскрипел он, до крови кусая нижнюю губу. — Живым ты отсюда не уйдешь!

— Тебе, говнюк, до того света гораздо ближе, чем мне, — в тон ему ответил я.

— Как ты меня назвал? — растеряно спросил он. — Ты меня, генерала, назвал гов…. Да как ты смеешь, меня, дворянина, кавалера ордена святого Станислава называть, — он хотел повторить обидный эпитет, но не решился произнести такое пакостное слово: стоял столбом и грозно смотрел на меня выпученными глазами. Моральное унижение оказалось значительно сильнее, чем физическая боль, и генерал даже приободрился, встал в позу и отпустил поврежденную руку.

Я, не обращая на него внимания, подобрал вторую отбитую ножку скамьи и засунул ее между дверных ручек, заблокировав вход. Генерал, ничего не предпринимая, молча наблюдал за моими суетливыми метаниями по залу. Обезопасив вход, я подобрал с пола плети.

— А теперь я тебя, кавалер, буду пороть, как Сидорову козу, — негромко сказал я. — Сам посмотришь, какое это удовольствие!

— Ты? Меня пороть? — бледнея, спросил он, кажется, начиная приходить в себя после первоначального шока. — Ты посмеешь меня ударить?!

— Очень даже посмею, — уверил я и в подтверждение своих слов хлестнул его по голове плетью.

Удар получился неудачный, у меня не был никакого навыка в обращении с таким специфическим оружием, но, тем не менее, на полном лице несчастного тотчас вспух кровавый рубец.

— Нет, нет! — закричал он и отскочил в конец залы. — Нет, ты не смеешь! Меня нельзя сечь!

Мне так не казалось. Напротив, беззащитный вид жертвы всколыхнул какую-то незнакомую муть в глубине души и на мгновение ослепил вспышкой сладкой ярости. Дурной пример оказался заразителен Жертва между тем подняла для защиты свою здоровую руку и «источала флюиды ужаса», это подстегнуло, и я ударил снова. Рука не помогла, и новый кровавый рубец вспыхнул на апоплексическом лице. Генерал покачнулся и без звука осел на пол.

В этот момент в дверь ударили чем-то очень тяжелым. Раздался сильный треск, ручки, удерживаемые засунутой в них ножкой, отлетели, обе створки дверей распахнулись настежь, и в зал ввалились кроме знакомых слуг еще несколько здоровенных мужиков. Этих я еще здесь не видел,

— Вязать его! — завизжал генерал, отползая на четвереньках к дальней стене залы.

Мужиков было трое. Один из них, судя по фартуку, дворник, был вооружен лопатой, двое других, в крестьянском платье, явились с пустыми руками. Они явно не зная, что делать, остановились в дверях и таращились и на меня, и на своего хозяина.

— Вяжи его, ребята! — опять закричал генерал. — Бей, не робей!

Он уже поднялся на ноги, но стоял на месте, не рискуя приблизиться. Пятеро, не считая хозяина, против меня одного было многовато, и я, не зная, что предпринять, на секунду замешкался — стоял посередине комнаты, угрожающе потряхивая ножкой.

— Вяжи его! — опять крикнул Маралов, начиная обретать уверенность в превосходстве сил.

— Я тебе повяжу! — пообещал я, быстро повернув голову в его сторону.

Воспользовавшись заминкой, на меня с лопатой наперевес бросился дворник. Мужик он был здоровый но неповоротливый и явно не участник кулачных боев. Поэтому я легко отбил его шанцевый инструмент и поднял над головой свою дубовую ножку для удара, после чего нападающий, несмотря на впечатляющую комплекцию, шустро отскочил к дверям.

— Бей его! — без прежнего запала, закричал хозяин. — Рупь премия!

Однако пока никто лезть на дубину не собирался. Мужики оставались стоять на прежнем месте, пугая меня грозными взглядами.

— Пустите меня! Я его убью! — закричал кто-то в коридоре, все быстро расступились, и в зал вбежал муж Марфы Никитичны. В руке у него был здоровенный старинный кольт, прямо как из американского вестерна. Шутка переставала быть смешной и трогательной. Теперь моя дубина выглядела совсем неубедительно.

— Руки вверх, застрелю! — закричал Василий Иванович и навел на меня револьвер. Между нами было не больше четырех шагов, и мне бы очень хотелось надеяться на то, что он умудрится промазать с такого расстояния. Чего, судя по решительному выражению лица, он делать не собирался.

— Руки вверх! — опять закричал он, с испугу прищурил правый глаз, потом вытянул руку вперед и собрался выстрелить.

— Тихо, тихо! — торопливо воскликнул я, и, демонстрируя смирение, бросил на пол одновременно и ножку от скамьи, и плети. — Сдаюсь, стрелять не нужно!

Лица противников оживились, и они все разом двинулись на меня. Теперь настал их час, и стало возможным отплатить за собственную трусость и заодно продемонстрировать хозяину отсутствующую преданность.

— Вяжи его, ребята! — опять закричал окончательно оживший генерал.

Ребята послушались и на мгновение закрыли меня своими широкими спинами от оставшегося на месте Марфиного мужа. Этих нескольких секунд мне вполне хватило, чтобы отскочить назад, к прижавшемуся к стене генералу Маралову, и приставить к его горлу самодельный нож.

— Стоять! — диким голосом закричал я. — Стоять на месте, а то генерала зарежу!