— Я возьму тебя за руку, тогда мне не так страшно, — сказала Дарина.

— Совсем дитя, — снова прошептал Антон с улыбкой. Они так и уснули рядом, взявшись за руки.

Они надеялись лишь ненадолго вздремнуть, но проспали почти до вечера. Зато, проснувшись, почувствовали себя бодрыми и готовыми к новым тяготам пути.

Дарина почему-то отчетливо запомнила свой сон: берег сказочно-красивого моря, к которому она спускалась среди поросших деревьями скал, а потом внезапный налет каких-то страшных людей под предводительством не то монгольского хана, не то боярина Карпа, свой дикий страх и счастливое спасение в лице могучего витязя — предводителя светлых воинов. Она не могла разглядеть лицо этого витязя, но, проснувшись, твердо уверовала в то, что витязь-спаситель — посланник Божий. Рассказав о своем сне Антону, Дарина тут же заявила:

— Наверное, это ты мне снился в образе моего защитника.

— Ну какой из меня защитник? — пожал худыми плечами Антон. — Я сроду не держал в руках оружия.

— Но тот витязь был силен не крепостью рук и остротой оружия, а своим духовным могуществом. Почему ты не хочешь защитить меня, Антон, почему не хочешь мне помочь?

Он ответил с ласковой улыбкой:

— Я сделаю для тебя все, что в моих силах.

— Ты согласен обвенчаться со мною, правда? — обрадовалась Дарина. — Мы будем жить, как брат и сестра, как добрые друзья! Только бы спастись от боярина Карпа!.. А еще я боюсь татар. После того как они нас чуть не схватили на реке, я буду бояться их каждую минуту.

Она прислонилась головой к груди Антона, и юноша погладил ее растрепанные русые локоны.

— Твои волосы пахнут мятой, — вдруг сказал он с глубоким вздохом.

— Это оттого, что я спала на листьях сухой мяты, — откликнулась Дарина. — Мы ведь с тобой спим где придется, немытые, нечесаные. Знаешь, Антон, давай-ка сейчас искупаемся? День еще не закончился, и мы успеем обсохнуть на солнышке.

Они разделись, не глядя друг на друга, и вошли в воду. Дарина купалась беспечно, ничуть не волнуясь от близости юноши, который казался ей братом или бесплотным ангелом. Но вдруг, оглянувшись на Антона, она с удивлением заметила в его глазах те самые горячие искорки, которые уже были ей знакомы по взглядам других мужчин, особенно Назара. И тогда Дарина, прижав руки к своей обнаженной груди, с легким стыдом и волнением спросила:

— Я ведь не кажусь тебе некрасивой, неприятной?

Юноша отвел глаза от пытливого взгляда девушки и глухим голосом ответил:

— Ты очень красивая, Дарина. Недаром бродники собирались дорого продать тебя самому главному хану.

— О, этого я и боюсь!.. — испуганно выдохнула девушка. — Страшно отдавать свою красоту и чистоту какому-то грязному нехристю или отвратительному боярину. Сегодня, когда я увидела татарских всадников, меня снова охватил такой страх, что сердце зашлось. — Она уткнулась лбом в обнаженное плечо Антона и всхлипнула. — Мы ведь можем так и не добраться до христианского храма, а снова попасть в руки разбойников или татар, и меня продадут в рабство!.. И бросят, как девку, под ноги какому-нибудь распутному хану. И он будет насиловать меня, смеясь над моей болью. Помоги мне, Антон, защити меня!..

— Я готов, но что мне надо сделать?

В его голосе Дарине почудилось странное волнение. Положив руки на плечи Антона и заглядывая ему в глаза, она быстро прошептала:

— Я хочу, чтобы первым мужчиной у меня стал русич, христианин, добрый и ласковый человек. Ты ведь не причинишь мне боли, правда?

— Но… это же грех, — нерешительно пробормотал Антон, в то время как его руки с безотчетной нежностью гладили обнаженную спину девушки.

— Но мы же после этого обвенчаемся, если Бог спасет нас от злодеев. А если не спасет, так не все ли будет равно, грех или не грех? Разве стать рабыней нехристя лучше, чем невенчанной женой доброго христианина? — Заметив, что Антон растерян, что грудь его высоко вздымается от взволнованного дыхания, Дарина продолжила еще более торопливым шепотом: — Если я тебе не противна, сделай меня женщиной! Когда я стану женщиной в твоих руках, мне будет не так страшно и не так обидно попасть в татарский плен. Пусть моя девственность достанется ангелу, а не черту.

Внезапно она ощутила, что руки Антона дрожат, а в следующий миг его губы неловко прикоснулись к ее губам. Потом, словно смутившись, он разжал объятия и отступил на шаг от Дарины. Теперь она пробудившимся женским чутьем угадала, что он загорелся, и, оглядываясь на юношу, вышла из воды. Глаза Антона не отрывались от стройной девичьей фигурки, облитой нежно-розовым светом вечернего солнца.

Постелив свою одежду на охапки сухой травы в ивовом шалаше, юноша и девушка легли рядом и стали робко, неумело касаться друг друга.

— А знаешь ли, Дарина, — вдруг сказал Антон горячим шепотом, — я, кажется, начинаю понимать телесную любовь. Меня влечет твоя красота. Я ведь могу быть священником, но не монахом, а священники могут жениться. Я хочу быть твоим мужем…

Их губы слились в поцелуе — не очень долгом и не крепком. Дарине было спокойно в объятиях Антона; она не чувствовала ни пыла, ни страсти, а только лишь доверчивую нежность — как к другу или брату. На мгновение девушке даже показалось, что в таком ее отношении к будущему возлюбленному есть что-то неправильное, неестественное. А он, постепенно оживляясь, обнимал Дарину все горячее и шептал ей прерывистым голосом:

— Не знаю, смогу ли быть твоим возлюбленным… Я ведь еще ни разу по-настоящему… И почти ничего не знаю…

— Я тоже, — тихо откликнулась Дарина, обнимая его за шею. — Но ты хотя бы видел, как это делается, а я… я только слышала об этом от подруги.

Сейчас Дарина не хотела вспоминать свое короткое и жгучее свидание с Назаром, чтобы не сравнивать опытного и напористого охотника с кротким послушником.

Близость юноши и девушки на берегу лимана, под сенью ив, подсвеченных ласковыми лучами заходящего солнца, была робкой и почти непорочной. Антон боялся причинить Дарине боль, а она старалась не показать ему, что он безразличен ей как мужчина, а дорог лишь как друг и будущий муж-защитник — пусть слабый, но честный идостойный.

Юные любовники даже не пытались получить удовольствие от своего соития, а думали лишь о том, чтобы не обидеть и не испугать друг друга. Их бережная близость завершилась нежным поцелуем, в который Антон вложил свою первую юношескую страсть, а Дарина — сестринскую благодарность.

Утомленные переживаниями этой странной брачной ночи, они уснули, обнимая друг друга, а проснулись уже в темноте, разбуженные ночной прохладой. Их одежда, снятая перед купанием, висела на ветках. Они оделись и разожгли костер, стесняясь смотреть друг на друга. Но смущение постепенно проходило, и скоро Антон и Дарина уже улыбались, беседуя возле костра. Девушка предложила подкрепиться едой, и юноша не возразил, хотя еще днем предполагал весь скудный запас еды оставить на завтра. После ночной трапезы Антон обнял Дарину, погладил ее по голове и тихо сказал: