Чара была вечным ребенком, которого любили все. Ее обожал мой дядя, Костин отец, и всё время подкармливал всякими вредными вкусностями типа колбасы.

В расчете на подачку со стола, Чара проводила время трапезы под столом, но молча, не попрошайничая. При попытке вымогательства посредством выразительнейших взглядов ее отправляли «на место». Было такое — ее место, коврик-лежаночка. Туда ходила в качестве наказания, а спала обычно рядом с людьми, обходя дозором спальни ночью.

Если колбаса уже висела возле носа, она не могла больше сдерживаться и тоненько повизгивала.

Дядя учил ее разговаривать. С его подачи собака практически очеловечилась.

Хоть и большинство, если не все, угощения со стола попадали Чаре от дяди и Кости, моя тетя была ей мамой. Чара любила ее с собачьей преданностью и по-детски стеснялась своих проказ. После проделок или попрошайничества могла не идти на место, куда ее отправляли, а пряталась под стол. Размер своего тела она не осознавала, как только скатерть закрывала ей голову и глаза, она считала, что спряталась. Ее большое мохнатое тело торчало из-под стола, а она почти не дышала и не отвечала на призывы, так как думала, что ее не видно.

Тетя тоньше всех чувствовала Чару и пересказывала мне собачьи мысли. Я удивлялась, как это она может так хорошо интерпретировать ход собачьего ума!

С Костей были связаны походы, приключения, разные интересности, друзья и игры-дразнилки. Всё это Чару приводило в восторг, и она визжала от возбуждения. С возрастом, когда щенячьей энергии стало меньше, она стала уходить и прятаться от слишком буйных молодых людей.

Тётя рассказывала о том, как Чара вела себя с маленькими детьми. В Северобайкальске в соседней по площадке квартире жил маленький мальчик по имени Вовочка. Почти тот, о котором столько анекдотов. Он очень любил Чару, но игрался с ней, как с плюшевой игрушкой. Тыкал пальцем в глаз, тянул за уши и пытался оседлать. Чара всё это сносила с ангельским терпением, ни разу не рыкнув и не испугав малыша. Хотя на взрослых ребят, Костиных друзей, огрызалась легко. Очень жалобно смотрела на свою хозяйку и взглядом умоляла ее убрать ребенка, чтобы ее не мучил.

Я познакомилась с Чарой в 1980 году, когда мы приезжали в гости в Северобайкальск. Она мне показалась необыкновенной красавицей. Почти черную голову обрамляли черные кудрявые ушки, как локоны, светились доверием умные глазки. Она смешно махала головой, и уши развевались, когда она смотрела налево и направо, переходя дорогу, как примерная ученица.

Чара взяла нас, детей, под свою опеку и ходила везде за нами хвостиком. Она была нашим сопроводительным лицом в незнакомой местности. В лесу охраняла. Всегда бежала впереди и спугивала птиц или какую-ту живность, которые могли быть у нас на пути. Мне запомнилось, как менялся ее облик при переходе из человеческого мира в мир животных.

Она совершала эти трансформации мгновенно и ежедневно, когда выходила из дома и вдруг становилась частью тайги, прислушивалась и принюхивалась к только ей слышным и осязаемым признакам и приметам.

Дома переносила игры и человеческие насмешки с всепрощающим терпением любви. Это почти говорящее животное было живым проводником из одного мира в другой.

Ночами Чара обходила всех спящих дозором и проверяла их сохранность. Когти лап цапали по крашенному полу — цап-цап. Двери в спальни надо было оставлять открытыми, иначе она начинала волноваться и скрести лапами по ним. В доме моей тети все знали этот порядок. Возражения к дозору начались, когда она оказалась в доме у нас, на временных правах, когда после многих перипетий семья моей тети перебралась к нам в город.

В 1983 году дядя вместе с Чарой уехал работать на секретном проекте — строить урановые шахты на Урале, почти на год. Зима на Урале очень суровая. Чара обросла мохнатой шерстью до земли, как снежный человек. Не понятно, почему она не обрастала такой длинной шерстью в Сибири, но после Урала шерсть волочилась за ней до земли. Ее пришлось остригать. Бесконечные угощения с человеческого стола и уединенная жизнь один на один с хозяином превратила ее в широкую мохнатую скамейку. Дядя ее раскормил и разбаловал, ему там было одиноко. Чара была единственным родным существом. Гулять с ней получалось мало, и любовь выражалась через еду. Шерсть постригли, и она больше не росла такая длинная. Насчет похудеть было сложнее. Людям сложно, а собакам еще сложнее, их аппетит не контролируется силой воли.

После ракетных шахт была еще одна длительная командировка на год, под Харьков, и Чара опять была представителем семьи для дяди. Он от одинокой жизни худел, она толстела — буферила его стресс.

В 1984 году моя тетя с Чарой окончательно переехали в Запорожье. Дядя и Костя впоследствии присоединились.

Тетя болела и много лежала в больницах. Собака временно, но часто жила у нас в доме. Она, при всей своей доброте, не очень доверяла нам, так как мы были детьми. Моя мама не уделяла ей достаточно внимания, чтобы встать на место хозяйки. Чара терпеливо ждала свою хозяйку из больницы.

Она боялась большого города. Тряслась, как осенний листок, от грохота трамваев, плохо ходила на поводке, так как всю жизнь бегала свободно. Но она никогда не хулиганила и слушалась, ее очеловеченность сохранялась в ней.

Еще через год у тети появилась своя отдельная квартира на улице Верхней. Я стала приходить в гости к ней с Чарой, а когда Костя вернулся из армии — и к нему. Рядом с их домом были дачные участки и много разных троп для прогулок. Еще можно было ходить на набережную к Днепру. Чара давала повод и радостное сопровождение для длительных прогулок. Мы друг другу помогали. Я выгуливала ее, а она — меня, и мы заново подружились на этой почве. Чара признала меня если не главной, то равной, когда я стала ее партнером по прогулкам. В зрелом возрасте она не любила моих буйных проявлений любви к ней, от избытка нежностей сбегала и часто вздыхала.

Моя тетя была хозяйкой, а значит, самым доверенным человеком для Чары. Собака с ней общалась на телепатическом уровне. Я спрашивала тетю, почему Чара сделала то или это, и она мне терпеливо пересказывала собачьи мысли и объясняла поступки.

Она рассказала мне и про псевдобеременность. Собака сильно хотела иметь щенков и силой этой мысли завела гормональный процесс в теле. У нее округлился живот и выпятились соски. Она построила себе гнездо и лежала в нем,