любую погоду и в любое время года. Собирали осенью бесконечное количество желудевых шляпок и самих желудей. Делали из них кукольные сервизы — столовые и чайные. Шляпки бывают разных размеров, высокие и широкие, — как чашки, блюдца и стаканы.

Посредине парка устроено большое и длинное искусственное озеро и пару мостиков через него. На озере парочки катались на лодочках. Жили здесь лебеди, белые и черные, и множество уток.

Диковинкой Дубовки был классический фонтан с итальянскими дельфинами, застывший во времени. Они мне казались какими-то нелепыми, но стильными рыбами. Этот фонтан вообще делал парк напоминанием о красивой жизни. Рядом с таким фонтаном легко было представить прогуливающихся изящных дам с зонтиками, в белых платьях — или себя в образе такой дамы.

В самом далеком углу, возле грязной речки Мокрая Московка, в народе Вонючки, был летний кинотеатр, в котором уже давно не показывали кино. Артефакты былой жизни в виде узорных стульчиков и столиков в иллюзорном кафе, забитого окошечка киоска «Касса», брошенных бутылок и другого мусора в зале кинотеатра возбуждали любопытство. Истории дорисовывались в голове сами собой. Я представляла себе нарядные парочки, летние вечера, шушукание, что-то типа «Тарзана» на экране и жужжание кинематографического мотора. Очень романтично! И обязательно потом брести домой, обнимаясь в темноте, под шелест звезд. Транспорта не было, и все ходили пешком.

Наш сосед Иван Николаевич, чрезвычайно спортивный дедушка, бегал по утрам до летнего кинотеатра и делал там растяжку. Я могла представить его в ярком свете утра забрасывающим ноги на столик для растяжки. Конечно, увидеть его в шесть утра наяву я не могла, так как для этого надо было бы встать и бежать вместе с ним.

Сейчас посмотрела на гугл-карте расстояние до парка. В детстве часов не наблюдала и не могла представить себе его в измеримой величине. Детскими ножками дольше, но до Дубовки было всего-то пятнадцать минут пешком — чуть больше километра! Чуть ближе, чем до школы, и чуть дальше, чем до музыкальной школы. Но в моих воспоминаниях детства координаты по размеру и расстояниям сбиты.

Размер огромных дубов, напротив, казался очень правильным. Липы вдоль проспекта, возле которого мы жили, были довольно маленькие, иногда их безжалостно подрезали для того, чтобы ветки не мешали троллейбусным проводам. Мне было жаль деревьев. Люди несправедливо и жестоко обращались со стойкими липами. Они изумительно пахли, невзирая на грубое к себе обращение, когда цвели, и загазованный липкий воздух пропитывался медовым ароматом.

Дубы были почетными пенсионерами, и к ним отношение — совершенно иное. Заболевшие получали пломбы в дупло. Правда, излишней заботой и их не баловали. Деревья преимущественно были предоставлены сами себе. На чистой жидкой травке они живописно располагались на уважительном расстоянии один к другому.

Помню, как мне говорили, что они умирают. А они мне говорили о жизни! От них веяло уверенностью, и сложно было себе представить, что вода подмывает их корни в тот момент, когда они выглядят такими спокойно могущественными.

Их шершавость не отпугивала. Мы лазили по деревьям, свешивали ноги и руки, обнимая их. Весной собирали одуванчики в траве и плели веночки.

В парк ходили и в будни, и в праздники. Поход туда был в программе торжественных случаев для выгула друзей и приезжих.

Однажды к моей подруге Оленьке приехали их польские кузины, и мы, нарядные и возбужденные, водили их на прогулку в Дубовку.

Для нас с сестрой VIP-гостем был рыжий Саша из Харькова. Он был двоюродным братом двоюродного брата. Одним словом — кузен. Он был старше на три года — кавалер! Мы, нарядные, чинно выгуливали его по аллеям парка и показывали свои любимые места. Стеснялись, но на природе стесняться легче, чем дома.

Однажды он привез с собой фотоаппарат, и доказательством того визита стали любительские черно-белые фотки, на которых я, двенадцатилетняя, нервно хохочу.

Кажется, я могла дойти в Дубовку с закрытыми глазами. Повернув налево из подворотни, мимо детской поликлиники, поглядывая на ее окна, надо идти вниз по улице Тургенева, через трамвайные пути, вдоль дома Анны Павловны и еще дальше вниз — к Кольцевой дороге.

За ней начинался сначала газон, а потом уже деревца и дорожки. От фонтана начиналась большая аллея, пройдя которую до конца, минуя мостик, можно дойти до парка аттракционов.

Высоченное Чертово колесо возвышалось высоко над кронами и соперничало с судостроительными кранами, головы которых заполняли небо слева за границей парка.

Моими самыми любимыми качелями были лодочки. Они предполагали двух участников, что идеально нам подходило. У меня всегда была пара — сестра. Я обожала высоту и любила раскачиваться до тех пор, пока не начинало потряхивать саму лодочку, когда она зависала в почти горизонтальном положении. Сестра, в противоположность мне, терпеть не могла высоту, пищала, возмущалась, грозилась сойти и не хотела раскачивать лодку. Мы договаривались на берегу, но один и тот же сценарий разыгрывался регулярно. Надо было уступать, а иногда уступать не хотелось, и за это прилетало. Но за полет и поругаться стоит. Хотя в целом кататься на лодочках мы обе любили, несмотря на противоречия.

Два раза в сезон парк преображался и становился коммерческим. Ранней весной и поздней осенью, когда листва опадала и зелень не радовала глаз, в парк приезжал чехословацкий Луна-парк. Несколько дней грузовики и фуры заполняли все возможные дорожки в парке. За этим начиналась распаковка и сооружение невиданных конфигураций ярко раскрашенных аттракционов, которые на вечер мигали светящимися лампочками.

В парке витал призывный фальшиво-клубничный запах конфет и жвачек, которые можно было выиграть в автоматах и тире. Заморские запахи Луна-парка были ударом ниже пояса для советских детей. Мы не были искушены яркими обертками или чем-то привлекательным, сделанным не у нас и для детей. А тут фейерверк из искушений буквально вытеснял все другие мысли и впечатления.

Прогулки в Дубовку на время приезда Луна-парка прекращались — там были толпы и страшно соблазнительно. Деревья, конечно, не теряли свою прелесть, но из-за материальных завлекалок было не до них.

Нам редко перепадало счастье положить в рот эти вожделенные конфетки — лишних денег на развлечения не водилось. Соседские дети приходили с трофеями из Луна-парка — мягкими игрушками и жвачками — и хвастались ими во дворе.

Есть фотография, кажется, мне на ней четыре года, с пластмассовым кольцом из Луна-парка на руке — кто-то мне его подарил. Выгляжу гордо, как коронованная особа на парадном портрете.

Пару раз в жизни мы все-таки ходили кататься на эти аттракционы. Внутри кружащейся и светящейся кабинки было уже не так