— Кэтрин?

Она почувствовала, как ее обнаженная кожа покрывается пунцовыми пятнами. В его голосе явственно прозвучала уверенность, что эта кровать была самым последним местом, где он ожидал ее встретить.

— Я не могу уснуть.

Он внимательно поглядел на нее и снова опустился на кровать, на скулах у него заиграли желваки.

— Я тоже. Иди сюда. — Он протянул руку и придвинул ее к себе, не дав ей времени задуматься, чего в его словах было больше, приказания или просьбы. — Я так хочу любить тебя, — откровенно признался он. — Ты и представить себе не можешь, до какой степени я этого хочу.

— Я здесь, — прошептала она, внезапно смутившись.

Отвернувшись, он свирепо пробормотал что-то по-итальянски и вдруг впился в ее губы столь жадно, что она даже поразилась. Он прошелся языком по мягким изгибам ее рта. Она была словно спасительный глоток для умирающего от жажды. Он так долго и глубоко впитывал в себя ее губы, что у нее закружилась голова и остановилось дыхание. По венам ее пробежал настоящий огонь.

Она обвила руками его плечи, горячие, точно его лихорадило, его стройное, крепкое тело напряженно вытянулось рядом с ней. Длинные пальцы бестолково теребили шелк, который отделял ее от него. Со сдавленным стоном он чуть отстранился и нетерпеливо разорвал ее шелестящее одеяние.

— Люк! — Она вдруг вынырнула из бездонного колодца страсти и изумленно уставилась на него, а он, встав на колени, уже стаскивал с нее обрывки рубашки и нетерпеливо отбросил их прочь. Под его пожирающим взглядом она инстинктивно попыталась прикрыться, но он схватил ее за руки и прижал их к кровати.

— Пожалуйста.

Он почти никогда не произносил этого слова, и эта грубоватая просьба уколола ее в самое сердце.

Горящий взгляд блуждал по ее телу, огибая трепетно вздымающуюся грудь, хрупкие ребра, женственный изгиб бедер и мягкие завитки волос над лоном, он был ощутим почти как настоящее прикосновение.

— Squisita… perfetta, — отрывисто пробормотал он, притянул ее к себе и приник губами к ее тугому соску.

Она вся изогнулась, из горла вырвался нечленораздельный крик. Он пропитал всю ее плоть неистовым любовным восторгом, и она потеряла голову. Он нежно укусил ее, а его рука продолжала ласкать оставленного без присмотра близнеца, то сжимая, то отпуская, постепенно возбудив ее до того, что она стала извиваться и корчиться. Она жаждала ощутить на себе тяжесть его тела, а он томил ее, поднимая голову лишь для того, чтобы пробежать кончиком языка по ложбинке между ее грудями, пересечь полоску бледной кожи и углубиться во впадину в середине ее живота.

Она запустила руки ему в волосы и вся сжалась, когда он бесчисленными поцелуями прочертил невидимую линию от ее колена до нежнейшего участка кожи на внутренней поверхности бедра, отчего у нее напряглись даже такие крошечные мускулы, о существовании которых она и не подозревала. А затем шея у нее изогнулась, и она откинулась головой на подушки. С губ ее сорвался крик, всякая мысль исчезла, и она забылась в страстном неистовстве своего собственного тела.

На вершине восторга, в котором было больше муки, чем наслаждения, Кэтрин выкрикнула его имя, но он крепко зажал ей руками рот и, приблизив лицо, заставил молчать, пустив в ход собственные губы. Она истекала нежностью, он был горяч и настойчив. Секунду он глядел на нее, на его влажном лице были написаны и требование и желание, и вдруг рванулся, войдя в нее словно молния, грянувшая с небес.

Ее пронзила боль, настолько неожиданная, что сразу затушила в ней всепоглощающую жажду, которую Люк же и пробудил. Он затих и окинул ее взглядом, в котором сияли нежность и торжество, который говорил больше слов, и благословил ее поцелуем в лоб. И вдруг пробормотал что-то о том, что сомневался в ней, но теперь никаких сомнений больше не будет.

Она неспособна была воспринимать смысл его слов. Легонько пошевеливая бедрами, он стал снова возбуждать ее страсть, давая ей привыкнуть к себе. Все мысли были отброшены. Она потерялась в этом ритме отдачи и приятия всего и вся, бездумно и бессильно отплывая к последнему разрушительному освобождению. И когда оно — после бесчисленных волн невероятного наслаждения — наконец наступило, это была вершина блаженства.

В ушах у нее еще стоял громкий стон мужского удовлетворения, руки гладили его приятно-влажную кожу. А где-то в уголке сознания уже копились неотвязные вопросы. Бывало ли это раньше так же глубоко, так же ошеломительно? Она помнила свои восторги, но никогда они не доходили до самозабвения. Она помнила его страсть, но ни разу чувственность не заставляла его терять голову. Она помнила сладостное счастье от слияния с ним, но никогда еще его дикая сила не потрясала ее до самых глубин души.

И она подумала также… с грустью… что Люк сейчас наверняка устремится в душ, чтобы избавиться от неизбежных последствий своей страсти, когда ей так отчаянно хочется, чтобы он остался в ее объятиях.

Он вел себя с ней так, словно давал ей возможность в любой момент освободиться, и эта мысль вызвала в ней прилив нежности. Она ласково потерлась щекой о его бронзовое плечо. Он шевельнулся лениво, как откормленный кот, который потягивается, когда его гладят, и предается наслаждению столь же беззастенчиво, как и любой другой представитель животного мира.

— Мне приснился ужасно странный сон, — неуверенно начала она, боясь, что чудо этой минуты исчезнет. — Только не знаю, связан он с каким-нибудь реальным воспоминанием или нет.

Его расслабленное тело тотчас же напряглось.

— Что тебе приснилось?

— Ты, наверно, будешь смеяться.

— Нет, обещаю. Рассказывай.

— Я писала что-то на зеркале, — прошептала она. — Можешь себе представить? Я никогда не писала ничего, кроме собственного имени, и то только когда без этого нельзя обойтись, и вдруг я пишу на зеркале!

— Забавно, — тихо проговорил он.

— Нет, мне было очень больно, — едва дыша, прошептала она. — Возможно, это не имеет никакого отношения к воспоминаниям. Как ты думаешь?

— Я думаю, ты слишком много говоришь. — Он перекатился на другой бок и перетащил ее на остывший край кровати. — А мне гораздо приятнее заниматься любовью, bella mia. — Он легонько прикусил бархатистую раковину ее ушка и очень эротично провел пальцем по нежному выгибу ее шеи, но она сейчас поддавалась лишь ради его удовольствия. Ее волосы разметались по подушке, он бросил взгляд на неровно обрезанные концы и посмотрел на нее. — Ты опять стриглась ножницами.

— Понять не могу, почему, — призналась она с легким вздохом. — Завтра же схожу в парикмахерскую.

— Для этого можно вызвать кого-нибудь прямо сюда, — возразил он.

— Я хочу посмотреть Рим.

— Жуткое количество транспорта, жара, шум и загрязненный воздух. Туристов об этом обычно не предупреждают. — Прежде чем она успела что-либо возразить, он заткнул ей рот долгим поцелуем, а потом снова стал продолжать любовную игру. На этот раз он был невероятно мягок и деликатен, используя все свое мастерство, чтобы доставить ей наслаждение. Одно сладостное ощущение наслаивалось на другое, пока он не исчерпал все до самых глубин. Невероятно, но это было еще лучше, чем в первый раз.