нередко своим собственным. На самом деле антиамериканизм несет в себе немало признаков разочарования. В результате те, кто разочаровался в Америке, именно в силу слишком больших ожиданий особенно возмущаются тем, что она недостаточно делает для исправления невыносимых условий, в которых они находятся. В итоге культурная привлекательность Америки оборачивается политической дестабилизацией, в то время как Америка стремится укреплять политическую стабильность, исходя из своих долгосрочных стратегических интересов. Таким образом, Америка может получить политические дивиденды от вызванной ею мировой культурной революции только в том случае, если она сделает ставку на действительно общие глобальные интересы.

Поскольку другим критически важным источником глобального образа Америки является магнетическая привлекательность ее демократической системы, американцы должны столь же бережно соблюдать хрупкий баланс между соблюдением гражданских прав и требований национальной безопасности. Это сделать легче, когда войны идут далеко и их издержки социально приемлемы. Но острая реакция общества на преступление 11 сентября, которую, возможно, намеренно подогревали по политическим причинам, может привести к серьезному пересмотру этого баланса. Менталитет осажденной крепости способен отравить любую демократию. То, что сделала с Израилем вражда в окружающем его регионе, с Америкой может сделать страх, подогреваемый существующей в мире враждебностью.

Отсюда следует, что внутренняя безопасность Америки должна обеспечиваться таким способом, который одновременно укреплял бы ее суверенную мощь и глобальную легитимность этой мощи. Стоит еще раз повторить то, о чем уже говорилось ранее. В настоящее время в Америке развернулась третья в ее истории с момента обретения ею независимости большая дискуссия относительно требований ее национальной обороны. По понятным причинам в центре этой дискуссии стоит вопрос о выживании общества в новой обстановке развития и распространения оружия массового поражения, нарастающих глобальных волнений и усиливающегося страха перед терроризмом.

Америка оказалась в новых исторических условиях, которые характеризуются весьма тонким взаимодействием между ее внутренней безопасностью и общей обстановкой в мире. Принимая во внимание ее роль в обеспечении глобальной безопасности и ее исключительную глобальную вездесущность, Америка вправе требовать для себя большей безопасности, чем другие страны. Ей нужна сила, которую можно с решимостью применять в глобальном масштабе. Она должна укреплять свою разведку (а не тратить огромные ресурсы на содержание бюрократического аппарата внутренней безопасности) так, чтобы можно было упреждать угрозы Америке. Она должна сохранять всеобъемлющее технологическое преимущество в отношении всех своих соперников в стратегических и обычных вооруженных силах. Но она также должна определять свою безопасность в таких категориях, которые отвечали бы интересам других. Эта многоплановая задача может решаться более успешно, если мир поймет, что траектория большой американской стратегии ведет в направлении глобального сообщества взаимных интересов.

Збигнев Бжезинский

Ассимиляция России  

«Черная дыра»

(из книги «Великая шахматная доска», 1998 г. Перевод О. Уральской)

Распад в конце 1991 года самого крупного по территории государства в мире способствовал образованию «черной дыры» в самом центре Евразии. Это было похоже на то, как если бы центральную и важную в геополитическом смысле часть суши стерли с карты земли.

Крах Советского Союза стал заключительным этапом постепенного распада мощного китайско-советского коммунистического блока, который за короткий промежуток времени сравнялся, а в некоторых зонах даже превзошел границы владений Чингисхана. Однако более современный трансконтинентальный евроазиатский блок просуществовал недолго; уже отпадение от него Югославии Тито и неповиновение Китая Мао свидетельствовали об уязвимости коммунистического лагеря перед лицом националистических устремлений, которые, как оказалось, сильнее идеологических уз. Китайско-советский блок просуществовал около десяти, Советский Союз – примерно 70 лет.

Однако в геополитическом плане еще более значительным событием явился развал многовековой, с центром правления в Москве, великой Российской державы. Распад этой империи был ускорен общим социально-экономическим и политическим крахом советской системы, хотя большая часть ее болезней оставалась затушеванной почти до самого конца благодаря системе секретности и самоизоляции. Поэтому мир был ошеломлен кажущейся быстротой саморазрушения Советского Союза. В течение всего лишь двух недель декабря 1991 года сначала о роспуске Советского Союза демонстративно заявили главы республик России, Украины и Белоруссии, затем официально он был заменен на более неопределенное образование, названное Содружеством Независимых Государств, объединившим все советские республики, кроме балтийских; далее советский президент неохотно ушел в отставку, а советский флаг был спущен с башни Кремля; и наконец, Российская Федерация – в настоящее время преимущественно русское национальное государство с общей численностью населения в 150 миллионов человек – появилась на арене в качестве преемницы де-факто бывшего Советского Союза, в то время как остальные республики – насчитывающие еще 150 миллионов человек – утверждали в разной степени свои права на независимость и суверенитет.

Крах Советского Союза вызвал колоссальное геополитическое замешательство. В течение 14 дней россияне, которые вообще-то даже меньше были осведомлены, чем внешний мир, о приближающемся распаде Советского Союза, неожиданно для себя обнаружили, что они более не являются хозяевами трансконтинентальной империи, а границы других республик с Россией стали теми, какими они были с Кавказом в начале 1800-х годов, со Средней Азией – в середине 1800-х и, что намного более драматично и болезненно, с Западом – приблизительно в 1600 году, сразу же после царствования Ивана Грозного. Потеря Кавказа способствовала появлению стратегических опасений относительно возобновления влияния Турции; потеря Средней Азии породила чувство утраты значительных энергетических и минеральных ресурсов, равно как и чувство тревоги в связи с потенциальной мусульманской проблемой; независимость Украины бросила вызов притязаниям России на божественное предназначение быть знаменосцем всего панславянского сообщества.

Пространство, веками принадлежавшее царской империи и в течение трех четвертей века Советскому Союзу под главенством русских, теперь заполнено дюжиной государств, большинство из которых (кроме России) едва ли готово к обретению подлинного суверенитета; к тому же численность населения этих государств тоже разная: от довольно крупной Украины, имеющей 52 миллиона человек, и до Армении, насчитывающей всего 3,5 миллиона. Их жизнеспособность представлялась сомнительной, в то время как готовность Москвы постоянно приспосабливаться к новой реальности также выглядела непредсказуемой. Исторический шок, который испытали русские, был усилен еще и тем, что примерно 20 миллионов человек, говорящих по-русски, в настоящее время постоянно проживают на территории иностранных государств, где политическое господство находится в руках все более националистически настроенных элит, решивших утвердить свою национальную самобытность после десятилетий более или менее принудительной русификации.

Крах Российской империи создал вакуум силы в самом центре Евразии. Слабость и замешательство были присущи не только новым, получившим независимость государствам, но и самой России: потрясение породило серьезный кризис всей системы, особенно когда политический переворот дополнился попыткой разрушить старую социально-экономическую модель советского общества. Травма нации усугубилась военным вмешательством России