Этот достойный король думал в то же время и о своих земных делах и старался присоединить французскую корону ко всем тем, которые он уже имел. Поэтому он послал с благочестивой поспешностью множество солдат и очень мало денег де Майенну, чтобы помочь ему прогнать из Парижа и из Франции гнусного еретика Генриха Четвертого, который доводил дерзость до того, что хотел царствовать во Франции, не ходя к католической обедне.

Де Майенн и вся Лига приняли испанцев, и они заняли Париж, к великому неудовольствию всех порядочных людей, и приближалась минута, когда Филипп II, которому надоела роль гостя, решится наконец занять роль хозяина.

Разумеется, испанский гарнизон в Париже был мужественный и доблестный, как и приличествовало потомкам Сида. Большая часть из них сражалась под начальством великого герцога Пармского, знаменитого полководца, умершего в прошлом году. Это были все храбрые воины, но страшные волокиты, что даже дамам, участвовавшим в Лиге, это начинало надоедать. Я не говорю уже об их мужьях, но надо же было страдать хоть немножко для доброго дела.

Просим простить нам это небольшое отступление, потому что оно позволяет нам лучше понять странного человека, который провожал госпожу д’Антраг в сад после очень вкусного обеда, который не был, однако, как читатели скоро увидят, самой главной причиной его посещения.

За испанцем и за владетельницей замка шел д’Антраг, человек уже старый, а за ним два микроскопических пажа.

Преемник Карла Девятого вел под руку прелестную шестнадцатилетнюю девушку, которая рассеянно слушала родительскую фразеологию. Это была брюнетка с черными бархатистыми, глубокими глазами, с эбеновыми волосами, с пурпуровым ртом, с ноздрями, расширенными, как у сладострастных индианок. Ее широкий лоб и круглая голова показывали еще более идей, чем сверкало молний из ее глаз. Тонкий, темный пушок обрисовывал тень на ее дрожащих губах. Все в ней дышало пылкостью и силой, а богатые размеры ее стана, смелый выгиб ноги, круглая и твердая рука, шея, белая, как слоновая кость, на широких и полных плечах, показывали могущество натуры, всегда готовой обнаружиться от дыхания, с трудом сдерживаемого, ее неукротимой молодости.

Такова была Анриэтта де Бальзак д’Антраг, дочь Марии Туше и господина, который по страсти женился на любовнице французского короля. Возвратившись накануне в родительский дом с наследством нормандийской тетки, она отдавала отчет д’Антрагу о некоторых подробностях, о которых он расспрашивал ее. Но читатель может поверить, что она не отвечала на множество других вещей, также касавшихся ее отсутствия.

Гидальго дон Хозе Кастиль часто оборачивался, чтобы бросить на эту прелестную девушку нежный взгляд, который иногда попадал на ее отца, потому что Анриэтта была рассеянна; это выражение даже не совсем верно, озабочена — надо бы сказать. Она также ждала кого-то, но не с той стороны, с которой ждал испанец, и с беспокойством смотрела, куда мать ее направляла свою прогулку. В конце цветников находился парк, за сто шагов в парке был павильон, в котором жила Анриэтта и белые стены которого виднелись под густыми каштановыми деревьями. Анриэтта имела свои причины, чтобы общество не направилось гулять возле павильона.

Между тем госпожа д’Антраг все шагала в своем медленном величии. Анриэтта перешла от беспокойства к досаде. К счастью, маленькая нога матери запуталась в платье, и она оступилась. Гидальго и д’Антраг бросились с каждой стороны, чтобы поддержать эту шатавшуюся богиню. Анриэтта воспользовалась этой минутой, чтоб крикнуть:

— Вы устали. Скорее складной стул, паж!

Паж со стулом выпустил птицу, птица полетела на ветку, паж с подушкой бросил свою подушку на пажа со стулом, собаки, думая, что с ними хотят играть, бросились на все это. Произошла суматоха, неприятная для хозяев дома, которые дорожат церемониалом. Пажи получили выговор.

— Они очень молоды, — сказал гидальго. — Какая странная привычка в некоторых французских домах выбирать таких молодых пажей! Зачем лучше не выбрать сильных молодых людей, годных на службу, на войну, на все?

В произошедшей суматохе Мария Туше успела кинуть косой взгляд на Анриэтту, который заставил молодую девушку потупить глаза.

— Французские дома, в которых есть девицы, — отвечала мать, — предпочитают службу детей. Я полагала, что и в Испании думают таким образом.

Гидальго понял, что он сказал глупость. Он приготовлялся загладить ее, но Мария Туше тотчас переменила разговор. Она села в тени высоких деревьев возле фонтана. Дочь села возле нее. Д’Антраг сам подал стул испанскому капитану.

— Расскажите нам, сеньор, какие-нибудь известия из Парижа, — сказала Анриэтта, обрадовавшись остановке и украдкой бросая взгляд на павильон, который мать ее не могла видеть.

— Известия все те же, сеньора, все делают приготовления против Беарнца, если когда-нибудь он придет туда. Но он не придет, зная, что мы там.

Эта хвастливая выходка не убедила д’Антрага.

— Он уже был там, — сказал он, — и при вас, и при вашем великом герцоге Пармском, который теперь никого не испугает. Я думаю, что не пройдет и месяца, как Беарнец подойдет к Парижу.

— Если вы знаете больше нас, — с любопытством возразил испанец, — говорите, сеньор, без сомнения, вы имеете верные сведения, потому что ведь граф Овернский, ваш пасынок, главнокомандующий пехотой у роялистов и должен знать все новости.

— Мой сын, — перебила Мария Туше, — не сообщает нам о замыслах своей партии, мы его видим очень редко, притом он знает, какие мы твердые противники Беарнца и как мы преданы св. Лиге и старым друзьям де Бриссака, нового губернатора, которого дал Парижу де Майенн.

— Де Бриссака! Прекрасный выбор для нас, испанцев, — сказал Кастиль, которого имя де Бриссака, произнесенное при таких обстоятельствах, как будто поразило новым недоверием. — Кажется, вы сейчас сказали мне, что этот губернатор — ваш друг?

— И друг превосходный, — отвечал д’Антраг.

— Вы часто с ним видитесь? — спросил испанец.

— К несчастью, нет. Он очень редко бывает у нас с некоторого времени.

Испанец запомнил это признание.

— У него столько дел теперь, — поспешила сказать госпожа д’Антраг, которая не хотела заставить думать, что теперь де Бриссак пренебрегает ими. — Но я уверена, что он и в отсутствии горячо привязан к нам, и я дорожу его дружбой, потому что она стоит того.

— Граф славно нам помогает, — сказал испанец, — это отъявленный лигер. Но какой странный раздор в семействах!

— Какой ужасный пример! — нравоучительно сказал гидальго. — Вот граф Овернский вооружен против своей матери.

Госпожа д’Антраг закусила губы. Неудовольствие показать, что она не разделяет убеждений сына, которым она так гордилась, боролось в ней с опасением прогневить преобладающую партию.

— Нет, сеньор, — вмешался д’Антраг, чтоб согнать с лица богини эту неприятную тучу, — граф Овернский не вооружен против матери. Сын и племянник наших королей, он хочет остаться верен их памяти, служа тому, кого покойный король Генрих Третий назначил своим преемником, потому что это действительно так было: покойный король имел слабость при своих последних минутах назначить французским королем короля наваррского.