— Вот вам, псы, ублюдки, тартаровы выродки! — кричал герой. — Вот вам, вот, вот и вот! Ни один из вас не уплывёт отсюда, вас сожрут грифы и шакалы! Вот вам, уроды! Вот! Вот! Подыхайте!

Пентесилея видела тот момент, когда копьё вонзилось в грудь её мужа и видела, что оно скорее всего попало в сердце. Если это так, то Ахилл упал мёртвым, хотя то, что падал он не лицом вниз, а затылком, всё же внушило амазонке какую-то надежду. Она поняла, что не поспеет к нему прежде, чем до него добегут лестригоны, однако шерданы успели раньше, а значит, если Ахилл жив, они могли на какое-то время его защитить.

Любая женщина на месте Пентесилеи поступила бы, не рассуждая — робкая обратилась в бегство (но такой не могло оказаться на поле битвы), отважная кинулась к мужу, даже рискуя сразу погибнуть.

Пентесилея была не обычная женщина и даже не обычная амазонка и поступила совершенно иначе. Развернув коня, она направила его прямо на отделившегося от вражеских рядов царя Антифота. Ей навстречу, занося свои копья, выскочили несколько воинов, но когда копья поразили её коня, амазонки уже не было в седле — она перелетела в прыжке через голову лошади и через головы напавших на неё лестригонов и, оказавшись теперь с Антифотом лицом к лицу, будто безумная, кинулась к нему. Впервые за всё время битвы амазонка закричала. Она кричала не обычным своим низким, почти мужским голосом — её крик, пронзительный, звонкий, вдруг выдал врагам, что это — женщина. Но ей того и было нужно — Пентесилея действовала совершенно осознанно, хотя египтянам, видевшим её прыжок и её атаку, в какой-то миг показалось, что она помешалась.

Вероятно, это же подумал Антифот. Он рассмеялся и, оскалившись, ждал амазонку, выставив вперёд меч. В нескольких шагах от него Пентесилея снова взвилась в воздух, занося над головой секиру. Она миновала лезвие меча, успев ногой толкнуть руку царя лестригонов и не дать вскинуть оружие выше. Но реакция Антифота была, пожалуй, не хуже: когда амазонка, как кошка, обрушилась ему на грудь, он левой рукой перехватил её руку с секирой. Ещё миг — и железные пальцы лестригона, сжавшись, как клещи, сломали бы запястье женщины, однако этого мига у Антифота не было. Трудно сказать, успел ли он увидеть, как взметнулась левая рука Пентесилеи, во время её бега и прыжка плотно прижатая к телу. Трудно сказать, заметил ли Антифот короткую белую молнию, сверкнувшую ему в глаза. Во всяком случае, его воинам, находившимся в нескольких шагах, показалось, что амазонка ударила их царя в лоб кулаком. И когда он, не вскрикнув, рухнул лицом вниз, их ошеломила лишь сила удара, сумевшего повергнуть на землю могучего воина. Истина открылась, когда кто-то, подбежав к Антифоту, повернул его: как раз под линией шлема, точно между бровей царя, торчала костяная рукоять боевого ножа амазонки. Лезвие целиком вопию в мозг и принесло мгновенную смерть.

Пентесилея не упала вместе с убитым — успела отскочить. И, прежде чем лестригоны могли что-либо сообразить, зарубила одного из них секирой. Трое других, поняв, что произошло с Антифотом, с воплями кинулись к амазонке, но один за другим упали под её ударами.

Видя, что смерть царя вызвала среди врагов если не смятение, то растерянность, и ряды их смешались, молодая женщина, врубившись в гущу боя, бросилась к колеснице Ахилла. Но его уже не было возле повозки — шерданы оттащили героя назад, подальше от сражения. Пентесилея увидела его в окружении десятка египетских воинов. Троянец лежал на спине — копьё всё так же вертикально торчало из его груди. Рядом, на коленях, склонившись к нему, стоял Яхмес. Лицо героя было серым от боли, но глаза открыты и хриплое дыхание срывалось с губ — он был жив.

— Ахилл, Ахилл! — крикнула Пентесилея, бросаясь к нему и тоже падая на колени. — Ахилл, я убила Антифота!

Он сделал над собою страшное усилие и улыбнулся.

— Этот всё говорил, что нет мужчины, который бы убил его... Вытащи копьё, Пентесилея.

— В сердце? — резко спросила она.

— Нет. Рядом. Мне повезло. Вытащи его, ну... У остальных не такая твёрдая рука, а у меня не хватит сил.

Она рассекла секирой нагрудник мужа, вынула из пояса и положила себе на колени полосу ткани. Затем, взявшись за древко, могучим рывком извлекла копьё из раны. Кровь, до того стекавшая густыми каплями, теперь хлынула струёй, но амазонка быстро зажала рану тканью. Потом, приподняв Ахилла, плотно обмотала его грудь и, сняв с себя пояс, закрепила повязку.

— Мы отнесём его в лагерь, и лекари обработают рану! — воскликнул Яхмес. Его губы дрожали, голос срывался, он готов был расплакаться.

— Где Гектор? — глухо спросил Ахилл, очнувшись после мгновенного обморока.

— Там, в центре битвы.

— Он в опасности, Пентесилея... Прошу, помоги ему...

Она сжала рукой его мокрую от пота и крови ладонь.

— Ты продержишься, Ахилл?

— Да, да... Попади оно в сердце, я был бы уже мёртв. Ну, родная моя, иди! Прошу тебя!

Амазонка поцеловала бледные губы мужа и, вскочив, крикнула египтянам:

— Берегите его!

Вскоре она уже была рядом с Гектаром, который отбивался от нескольких десятков наседающих на него врагов. Секира Пентесилеи сверкнула рядом с царём, свалив лестригона, который метил в героя копьём.

— Ахилл жив! — выдохнула амазонка. — Его рана не смертельна. Антифот убит.

— Хвала Великому и Единственному Богу! — прохрипел Гектор, не поворачивая окровавленного лица, лишь мельком глянув на неё. — Мы почти победили, Пентесилея. Надо выстоять!

— Мы добьём их! — амазонка снова ударила и ринулась за отступившим от неё раненым лестригоном. — Куда, отродье демона?! Струсил?! Они уже дрогнули! Лестригоны дрогнули! Держись, Гектор, слышишь!

Последние слова она прокричала во весь голос, и услышал их не только царь Трои.

Занятые битвой, они не обращали внимания ни на что, хроме поля боя. Между тем из-за мыса уже некоторое время назад показались два корабля. Они шли на вёслах, свернув паруса. Казалось, гребцы раздумывали, приставать ли им к берегу, на котором кипела страшная битва. Высокий человек в боевых доспехах, стоявший на носу одного из кораблей, из-под руки напряжённо всматривался, пытаясь понять, что происходит.

Некоторые из сражающихся краем глаза заметили эти корабли. Увидел их со своей колесницы и Рамзес. В недоумении он понял, что это чужие суда, явно не египетские и совершенно точно не финикийские — об этом говорила форма их носа и кормы, расположение мачт. Однако они были и не лестригонские — в чём фараон, впрочем, не сомневался.

«Похоже, это данайцы! — подумал Рамзес. — Что им может быть нужно, и как они смеют приставать в неположенном месте? А они вроде бы хотят пристать... Фу, какие глупости лезут в голову! Разве сейчас до этого!»

Между тем крик Пентесилеи, долетевший до идущих вдоль берега кораблей, решил дело. Высокий человек, очевидно, предводитель мореплавателей, обернулся к своим гребцам и закричал могучим голосом, так, чтобы услышали и на втором корабле: