запретные, но не забытые воспоминания, которые вопреки всему навсегда сохранились в самых глубинах моей души.

– Натан, тебе, пожалуй, лучше уйти.

– Тебе виднее… Я живу с отцом на другом конце бухты, что бы тебе ни понадобилось, всегда обращайся.

Что он говорит? Он живет здесь? Со своим отцом? Получается, у Джошуа есть сын. Но это невозможно. Значит, Джошуа выкупил дом своей матери. Когда? Зачем? Нет, невозможно.

– Спасибо тебе, Натан.

Она закрыла за ним дверь и подошла ко мне. Ее лицо исказилось.

– Мама, хочешь, я вызову врача? Извини, что заставила тебя беспокоиться…

Слова, застрявшие у меня в горле, никак не могли высвободиться. Все, что я, как мне казалось, знала, вдруг разлетелось в клочья. Все расплылось. Я утратила ощущение реальности.

– Поговори со мной.

Я развернулась и пошла к окну, движимая удивительным приливом энергии. Лиза последовала за мной. Следовало ей ответить, вымолвить что-то, неважно что, пусть даже сейчас с ней заговорит другая женщина, а не я. Ведь Лизина мать просто обязана была произнести какие-то слова, вот только женщина, которая сейчас жила во мне, перестала быть матерью, она снова превратилась в Мадлен двадцатилетней давности.

– Все в порядке, не волнуйся. Просто короткое затмение, извини… Я рада, что ты вернулась.

– Не понимаю, почему ты так отреагировала? Ты знакома с его отцом? С другой стороны, он пианист, по словам Натана…

Мой живот свело так, что я чуть не заорала от боли. Пианист.

То есть это не галлюцинации.

Джошуа здесь, Джошуа вернулся.

Я даже познакомилась с его сыном пару минут назад.

И теперь ничего, кроме этого дома на восточной стороне бухты, в котором я могла передвигаться с закрытыми глазами, больше не существовало. А он был погружен во мрак.

Дом никуда не делся, стоял на месте, прямо напротив меня. И в моем воображении всплыла картинка: Джошуа за роялем. Играет ли он сейчас? Сев за фортепиано, он забывал включить свет, поскольку был слишком поглощен музыкой и не обращал внимание на то, что стемнело.

И вдруг окно гостиной осветилось.

Его сын – у Джошуа есть сын, я не могла опомниться, но при этом была счастлива за него – вернулся.

В их общий дом.

На восточной стороне пляжа

Неожиданно вспыхнул свет. Я не шевельнулся, отчаянно дожидаясь возвращения своей галлюцинации. Ждал, чтобы Она снова появилась передо мной.

– Ну и паршивая погода! – заорал Натан.

Он уже забыл, каким тоном я с ним разговаривал и как он разозлился в ответ.

– Слушай, я тут встретил новых соседок. Девушка, Лиза, думаю, моя ровесница. Там была и ее мать, она какая-то странная. Ты наверняка знаешь ее… Она приняла меня за тебя.

Пелена окутавшего меня тумана разорвалась. Я снова стал мыслить ясно.

– Пойду приму душ, – продолжил сын. – Папа?

Я не ответил, я вообще не собирался ничего отвечать. Распахнув стеклянную дверь и не закрыв ее, я вышел на террасу.

– Папа! Ты свихнулся?

Я махнул рукой, чтобы он оставил меня в покое, и побежал по лестнице к пляжу. Бьющий по лицу ливень подтвердил, что я жив. У нее есть дочь. Дочь, которую я принял за нее. Иными словами, мне ничего не почудилось. Она здесь… Я должен ее увидеть.

Убедиться в том, что я не умер.

На западной стороне пляжа

На террасе дома напротив выросла фигура, и я сосредоточилась, чтобы получше ее рассмотреть. Он ли это? Дыхание зачастило. Мне показалось, что он взволнован и торопится. Я двинулась вдоль окна, чтобы не потерять из виду слишком хорошо знакомый силуэт. Я бы ни с чем не спутала его манеру спускаться по вырубленным в скале ступеням, не задумываясь об опасности и не держась за перила, чтобы поберечь руки.

Это был он. Джошуа.

Он спрыгнул с последних ступенек и приземлился на песок.

На восточной стороне пляжа

Мои ноги погрузились в песок. Мне потребовалось сколько-то секунд, чтобы все осознать и поразмыслить. Руки понемногу переставали дрожать. По-моему, я уже давно не рассуждал так здраво. Я был сейчас самим собой, постоянная взвинченность покинула меня. Могу ли я помчаться на противоположную сторону бухты? Такой вопрос не стоял. Пора положить конец ожиданию. Ноги понесли меня к ней.

На западной стороне пляжа

Он заколебался, идти ли. Нет! Он обязан прийти. Я должна снова быть с ним. Увидеть его. Попросить прощения. Я подхватила с кресла шерстяную куртку и вышла на террасу.

– Что ты делаешь, мама? Там дождь! Это неразумно. Ты слишком слаба!

Я подошла к ней, взяла ее лицо в ладони и осторожно сжала.

– Я вернусь, Лиза, не беспокойся. Оставайся в тепле.

Я отпустила ее и упросила свое тело потерпеть и дать мне достаточно сил. Я прошла так быстро, как только могла, к калитке вверху перед лестницей. Щеколда воспротивилась и не поддавалась. Я с яростью встряхнула калитку, пытаясь не зарыдать от бессилия. Щеколда наконец-то подчинилась. Я вытерла мокрое от дождя лицо.

Что это, подарок перед последним вздохом?

Я застыла на середине лестницы, ветер принес голос Лизы, ошеломленной моим поведением. Она звала меня. Я крикнула, чтоб она не волновалась, я знаю, что делаю. Потребовала, чтобы она доверяла мне.

Я не могла повернуть назад, забаррикадироваться за ставнями и забыть, что Джошуа здесь, совсем рядом.

Глава девятнадцатая

На полпути между западной и восточной сторонами пляжа

Спускающаяся ночь укутывала их, скрывала, защищала.

Мадлен наконец-то добралась до песка. Ей пришлось бороться с головокружением, которому она приказала не приближаться, оставаться на расстоянии. Джошуа больше не нужно было спешить, бежать к ней. Она перестала быть миражом. Он обрел покой. Она всегда его успокаивала. Ему стало ясно, что теперь он не совершит прыжок.

Мадлен поискала Джошуа взглядом, ей мешал дождь. Пютом она его увидела. Сердце забилось быстрее – настолько, что она подумала: сейчас ее тело растает под натиском эмоций. Она не ожидала, что все будет так отчаянно сильно. У него по-прежнему есть эта власть над ней, но как такое возможно?

Джошуа сделал еще несколько шагов, потом остановился. Она должна возвратиться к нему. Присоединиться к нему. Ее задача – вернуть его. Их последнее неудавшееся свидание должно наконец-то состояться. Поэтому он подавил порыв первым преодолеть расстояние между ними. Он убедил себя быть сдержанным, сохранить голову холодной и заранее насладился победой над собой, одновременно любуясь женщиной, лихорадочно устремившейся к нему. Он чувствовал, что она потрясена. Он выиграл.

Мадлен замедлила шаг, убеждая себя, что все еще возможно.