— Когда Исмаил увидит вас в этом платье цвета газели, он будет доволен тем, как вы являете красоту вашей семьи.

Глаза Пери засияли.

— Люди всегда говорили, что мы похожи больше, чем другие дети нашего отца.

— Верю, что он будет принимать ваши мудрые советы, — сказала Марьям.

— Иначе ему будет нелегко. Двор моего отца изобилует союзами и тяжбами, которые тянутся поколениями. Все, что Исмаил знал до заключения в тюрьму, — как командовать воинами-тюрками, а не как справляться с таджиками-распорядителями, евреями-торговцами, армянами-поставщиками, жрецами-зороастрийцами, муллами-арабами, христианскими посланниками, индийскими и оттоманскими послами и остальными просителями, являющимися каждый день. Я ему нужна.

— Счастлив будет Исмаил с таким могущественным союзником, — сказала Марьям.

— Не просто союзником.

Пораженная Марьям взглянула на нее:

— А чего же больше?..

Пери натянулась, как тетива, затем выдернула руку, словно спуская стрелу.

— Я хочу быть его самым близким советником, таким, каким моя тетя была моему отцу.

— А он согласится на это?

Пери посмотрела в сторону:

— Почему же нет? В наших жилах течет одна кровь царей.

— Достойная повелительница, — сказал я, — мне кажется, мы должны обдумать, что вы скажете новому шаху, дабы заручиться его расположением.

— Заручиться расположением? Да я единственная причина того, что его коронуют!

— Воистину так, но осторожность не помешает.

— Нет сомнений, он прольет на нее дождь любви, — вмешалась Марьям; ее теплый взгляд горел таким восхищением, что мне было неудобно это видеть.

Она вернулась к своему занятию — перебирать драгоценности Пери. Спустя минуту она сказала:

— Похоже, я нашла самое нужное сочетание. Попробуйте это. — И она протянула Пери золотые серьги-полумесяцы с подвесками из рубинов и жемчуга.

— Подойди и надень их на меня.

Марьям нагнулась над Пери и осторожно вдела каждую серьгу в проколотую мочку.

— Ба-а, ба-а! Как вы прекрасны!..

Пери заглянула в ее глаза, бывшие сейчас на расстоянии одного вздоха, и щеки Марьям вспыхнули, подобно розам. Затем Пери тронула ее за подбородок и задержала руку; теперь ее глаза налились звериным огнем. Марьям опустила взгляд, легкая усмешка заиграла на ее губах. Миг затянулся так, что я почувствовал стеснение и притворился, что меня одолевает кашель. Наконец Пери оглянулась и велела мне уйти.

— Скажи слугам, чтоб не беспокоили меня, — сказала она, не сводя глаз с Марьям.

Неудивительно, что Пери так мало волновалась насчет замужества! С чего ей желать союза с мужчиной, который присвоит все ее наслаждения? Голод, вспыхнувший в глазах Пери, обессиливающе напомнил мне обо мне самом, каким я был до оскопления. С Фереште я был словно лев, вонзающий клыки в бедро онагра, моя жажда была свирепой. Насколько я теперь иной…

Я радовался, что Пери нашла, кого любить, и даже больше — тому, что она доверяла мне настолько, что позволила видеть, как она чувствует. Женщины шахского двора, не выходившие замуж по случаю или по выбору, должны были искать любви среди подобных им или оставаться томящимися и обездоленными навеки. Когда Марьям расчесывала волосы Пери или наносила сурьму на веки, обожание словно лилось искрами с ее пальцев. Женщины дворца терли друг другу спину, расписывали друг другу тело хной, помогали друг другу в раздирающих родовых муках, омывали друг друга после смерти и держали друг друга за руки в минуты радости или горя. Иногда я им завидовал. Они жили в таком глубоком сочувствии друг другу, будь то любовь или ненависть, что оно окружало их, словно погода.

Выходя из покоев Пери, я дал взгляду задержаться на нарисованных бедрах Ширин и с мукой подумал о Хадидже. Она созрела, как плод, вот-вот лопнет. Похоже, ее могут скоро выдать замуж, и я не могу предложить ей того, что даст любой неоскопленный мужчина. Но это не значит, что я смогу запретить себе любить ее.

На следующее утро Исмаил въехал в Казвин на прекрасной арабской кобыле, чье седло и поводья были усеяны драгоценными камнями, в сопровождении большой пешей свиты, включавшей воинов в боевом доспехе и десятки разодетых в бархат юношей, державших на руке соколов. По улицам города выстроились жители, явившиеся поглазеть на его прибытие. Каждый уголок города был украшен цветами, а улицы в знак приветствия устланы яркими коврами. Все надели свои лучшие одежды и распевали хвалы, когда он проезжал мимо, а музыканты на каждом углу наполняли воздух сладкими звуками, чествуя сына шаха.

Люди Исмаила остались ждать его у дома Колафа-румлу. Того наверняка ожидала немалая награда за помощь в убийстве Хайдара. Первой ее частью было то, что Исмаил оказал ему честь, остановившись в его доме. Там он и останется, пока его звездочеты не решат, что наступил подходящий момент для переезда во дворец, где еще большее число предсказателей будет решать, когда ему короноваться.

Как только Исмаил обосновался в доме Колафы, он тут же начал принимать посетителей. Первой из призванных была небольшая группа женщин дворца, включавшая мою повелительницу. Она попросила меня сопровождать ее, и когда я рано утром явился вести ее к дому Колафы, то едва не задохнулся, увидев ее в том самом роскошном коричневом платье; на лбу ее горели рубины. Марьям, уже ставшая мастером семи способов украшения лица, которые завершают одевание женщины, растирала ее кожу, пока та не засияла, затем искусно нанесла черную сурьму на ее веки, подкрасила губы и скулы мареной, сиренью и миррой.

— Вы прекраснее царевны, нарисованной мастером Бехзодом!

— Благодарю, — ответила Пери. — Наконец-то я снова увижу моего дорогого брата, заново переживу одну из Любовей моей юности! Ведь я думала, что этот день никогда не наступит.

Ее глаза сверкали радостью.

Покрывшись чадором, она вошла в высокий паланкин, обитый оранжевым бархатом. Евнухи из низших служб понесли ее через ворота к дому Колафы на северном конце города, а я шагал рядом с ними. День был жаркий, но наш путь лежал под кронами огромных каштанов, в изобилии посаженных в этой части столицы. Есть ли на свете дерево лучше? Величавые бугристые стволы кронами смыкались над нами в одно щедрое зеленое поле.

Когда мы шли мимо больших домов с воротами, горожане на улице уступали путь и останавливались, разглядывая кортеж Пери.

— Какой богатый бархат! — вздыхала оборванная женщина.

Я тоже завидовал Пери, но по другому поводу. Как колотилось бы от восторга мое сердце, если бы я готовился встретиться со своей собственной сестрой, моей Джалиле, после такого долгого отсутствия. Будет ли она похожа на матушку? На меня? Поймет ли она, если я откроюсь ей, что стал евнухом? Я не сказал этого матушке до самой ее смерти, не хотел я доверять это и письму к Джалиле. Наполнятся ли ее глаза нежностью, когда я расскажу ей правду, или…