Штаб. Руководители науки у нас и самые опытные, и самые старые в мире. Среди них встречаются уникумы вроде Прохорова, сохранившие до преклонного возраста здравый ум и живой интерес к делу. Но природа даже в среде академиков берет свое. В девяносто лет они уже редко помнят начало десятиминутного разговора. Но самое печальное, что и замену-то им не всегда сыщешь. В вузах шестидесяти-, семидесятилетний профессор считается перспективным кадром на должность заведующего кафедрой или декана. Слава богу, пенсионеры (в отличие от остальных) оказались весьма живучими. Видимо, достигнув почтенного возраста, человек чувствует себя спокойнее, как-то привычнее к неприятностям и оттого увереннее. Короче говоря, штаб пока есть, но уже на исходе.

Подводя общий итог, видим, что конкурировать в науке на мировом уровне нам с каждым годом становится все труднее.

Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что период научной работы, когда нашему коллективу удалось достичь мирового приоритета и признания, был для меня наивысшей точкой успеха. Первоосновой этого была преданность делу сотрудников лаборатории, наделенных яркими творческими способностями. Не обошлось и без удачного стечения обстоятельств. Это не значит, что судьба защищала нас от всех трудностей и невзгод, нет, но плотность их на жизненном пути была достаточно хорошо дозирована, с тем чтобы стимулировать к действиям и не подавить при этом оптимизма. Более того, не раз бывало так, что неприятности оборачивались вскоре своей противоположностью. К примеру, когда из-за каких-либо интриг срывались планы и замыслы, часто оказывалось, что они по своей сути были пустыми хлопотами. К тому же трудные ситуации заставляют искать нетривиальные решения, что также частенько приводит к успеху.

Бывали и совсем быстрые превращения поражений в победы. Так, когда мы в очередной раз представили работу на институтский конкурс, жюри ее отклонило, ссылаясь на то, что в прошлом году премию мы уже получали. Выдвинутая нами работа была интересной и к тому же нравилась Прохорову. Узнав от меня о решении жюри, он слегка разгневался, но вмешиваться не стал. И тут буквально на следующий день в институт пришла разнарядка на один орден «Дружба народов» и несколько медалей. Прохоров тут же распределил орден мне, несмотря на активное противодействие недругов. Таким образом, в 1985 году вместо грамоты на институтском конкурсе научных работ я получил правительственную награду. Так часто бывает – работают все, а награду получает начальник.

За пять лет до этого вместе с Прохоровым и Ирисовой мы в коллективе двенадцати человек были удостоены Государственной премии СССР за цикл работ по освоению субмиллиметрового диапазона. В отличие от случая с получением ордена, это была значительно более сложная и длительная эпопея. Оставив на время научные распри, удалось объединить в авторском коллективе «коня и трепетную лань». В результате вместе получили премию сотрудники разных организаций, в том числе активно доказывавшие годом раньше несостоятельность работ друг друга.

Низкая подвижность научных кадров в СССР способствовала высокой стабильности научных сообществ, которые с годами подчас превращались в настоящие научные школы с несколькими поколениями исследователей. Иностранцы все без исключения завидовали нашей возможности систематически заниматься избранной проблемой в условиях хорошо подготовленного и слаженного научного коллектива.

Научная работа, как уже отмечалось, связана с жесткой конкуренцией, переходящей порою в острейшую борьбу. Не была исключением и наша деятельность.

Началось все с того, что где-то в 1970 году в лабораторию колебаний обратился соискатель, назовем его В. М., с просьбой дать официальный отзыв на докторскую диссертацию, которая прямо соответствовала тематике нашей работы. Уровень диссертации был настолько низким, что нужно было обладать большой, скажем так, смелостью, чтобы ее защищать. После ряда обсуждений В. М. под тяжестью неопровержимых доводов диссертацию забрал на переработку. Через каждые два года ситуация повторялась. Диссертация претерпевала кое-какие изменения, но из хлопчатобумажной майки даже при большом желании невозможно сшить шубу.

Публикации В. М. по времени частенько опережали наши, и в своих статьях мы были вынуждены проводить сравнение результатов. Почти всегда экспериментальные результаты находились в противоречии, и поэтому дискуссии носили острый характер. Не хочу сказать, что наши данные всегда были безупречны, но перевес по качеству мы имели уже тогда, а с годами он стал просто подавляющим. Мы закрыли большую часть обнаруженных В. М. эффектов и вскрыли вызвавшие их методические ошибки.

Уровень очередного варианта диссертации был по-прежнему низким, но у В. М. появился активный напарник из Киева – Ю. М., который тоже представил докторскую диссертацию, используя результаты совместных с В. М. работ.

Взвесив все «за» и «против», мы с Волковым решили принять бой и выступить с критикой обеих диссертаций. Чего здесь только не было, страшно вспомнить. Продержались мы примерно год, а потом, будучи увлеченными новыми исследованиями, махнули рукой. На защиту В. М. мы даже не пошли, только слышали, что прошла она блекло с перевесом положительного голосования всего в один голос.

В ВАКе диссертацию В. М. ждала трудная судьба. Как потом выяснилось, ее дважды направляли «черному» оппоненту. Первый вообще отказался писать отзыв, а второй дал очень плохой. В. М. был уверен, хотя и совершенно безосновательно, что это наших рук дело. Мы даже не были в курсе всех этих коллизий. Диссертация объективно была очень слабой, отсюда проистекали все его беды.

После длительного рассмотрения диссертацию ВАК все-таки утвердил, после чего В. М. вообще исчез из нашего поля зрения. Он почти ничего не печатал и никак не реагировал, когда мы в очередной раз по ходу дела опровергали его прежние работы.

В 1981 году для написания докторской диссертации созрел и я. Результатов у нас было более чем достаточно. Прослышав о моем замысле, возбудился Ю. М. – киевский соратник В. М. Он попросил принять его вместе с другим профессором из Прибалтики и ознакомить с работами. Мы согласились, благо показать у нас было что.

Сначала экскурсанты вели себя подчеркнуто сухо и официально, но постепенно прибалт стал выражать положительные эмоции. В конце же он так к нам расположился, что тайно признался в предписанной ему Ю. М. роли быть свидетелем нашей научной несостоятельности. Вышло же все с точностью до наоборот. Ю. М. попался на свою же наживку. Для того чтобы совсем не пасть в глазах приведенного свидетеля, он вынужден был признать наши успехи и заявить о прекращении борьбы. Желая, видимо, усилить эффект своего прозрения и объективности, он попросил прислать ему автореферат моей будущей диссертации и обещал дать хороший отзыв.

Наступил «час Х». В. М. на защиту пришел, а киевлянина не было. После доклада я ответил на вопросы, и секретарь совета стал зачитывать отзывы. Выполнив эту обязанность, он открыл дискуссию. Тут В. М. встрепенулся и стал выяснять, почему не огласили его отзыв. Секретарь развел руками: других отзывов не было.

Выяснилось, что В. М. передал свой отзыв через дочку, которая проходила в ФИАНе практику. Кому конкретно был передан отзыв, так и осталось неясным. У В. М. с собой «случайно» оказалась копия, и он ее зачитал. Это был, видимо, хорошо продуманный трюк, позволявший заставить меня отвечать на замечания, что называется, с листа.