Джонни вышел из задней двери с подносом, на котором красовались недоеденные пиццы «пепперони» и остатки фетучини «альфредо». Он выбросил все это в мусорный бак и со звоном захлопнул крышку.

— Я позвонил хозяину, — повернулся Джонни к Элиоту и Фионе. — Он направляется в больницу, а потом приедет сюда, чтобы осмотреть кухню. Хочет понять, как все произошло.

Повар снял перчатки. Вид у него был растерянный и измученный.

— Вы же не видели, на чем поскользнулся Майк, правда?

Неужели Джонни думал, что они как-то причастны к случившемуся? Да, Элиоту хотелось, чтобы с Майком что-нибудь произошло. Но хотеть — это одно дело, а сделать — совсем другое.

Кроме того, Майк получил по заслугам. У Элиота пересохло во рту. Ему стало совестно, но он не мог отогнать от себя мысль, что справедливость восторжествовала.

Мальчик подошел к Джонни и положил руку ему на плечо.

— Вы здесь ни при чем.

Только теперь он понял суть вопроса Джонни. Повар считал себя виновным в том, что Майк наступил в лужицу масла, которую он вовремя не вытер.

— Никто не сможет вас ни в чем обвинить, — успокаивал его Элиот. — У вас в кухне такая чистота. Можно что угодно подобрать с пола и съесть.

Джонни кивнул, но было видно, что он готов расплакаться.

Если кто и виноват, так это сам Майк, выгнавший Джонни из кухни и не давший ему вытереть лужицу масла.

Джонни судорожно вздохнул, посмотрел на Фиону, затем перевел взгляд на Элиота.

— А вы ступайте домой. Я уже все запер.

Он направился к двери, немного помедлил, словно хотел что-то добавить, но передумал и захлопнул за собой дверь.

— Бедняга Джонни, — покачала головой Фиона.

— Ты думаешь, кому-то не поздоровится из-за этого?

Фиона обернулась, посмотрела на брата и медленно опустила голову. Неужели они оба думали об одном и том же? Что они виноваты? Элиот никак не мог отогнать воспоминание о тех картинках, которые мерещились ему на поверхности мыльной воды — улыбка, стая ворон, дергающаяся от боли рука…

— Пойдем-ка домой, — сказала Фиона. — Бабушка спросит, почему мы опоздали.

Вдруг что-то зашевелилось за мусорным баком. Шурша лохмотьями, из-за него выбрался человек. Это был бродяга со скрипкой. Но, к огорчению Элиота, инструмента у него не было. Старик открыл крышку бака, порылся там и выудил кусок пиццы.

Раньше Элиот видел старика только сидящим. Сейчас, встав, он оказался выше ростом, чем предполагал Элиот. Держался бродяга прямо, и, невзирая на рваное пальто, в его облике чувствовалось что-то королевское. Он отбросил с угреватого лица пряди желтовато-седых волос и принялся жевать остывшую пиццу.

Фиона с отвращением фыркнула и отошла в сторону, а Элиот остался. Ему хотелось поговорить со стариком о музыке. Может быть, удастся послушать, как он играет?

— А знаете, — проговорил старик, проглотив кусок пиццы, — вы очень храбрые.

Фиона застыла, скрестив руки на груди.

— Пицца, которую вы едите… Между прочим, это воровство.

— Думаю, хозяин не заметит. — Старик оторвал кусочек пиццы и залюбовался сардинами и поджаристой корочкой. — Ах, хлеб и рыба… Что может быть вкуснее. — И добавил, не переставая жевать: — А вы знаете, что пицца родом из Неаполя? Ее стали печь в начале девятнадцатого века.

— Вот и неправда, — возразила Фиона, мгновенно перейдя на учительский тон. — Катон Старший в своей «Истории Рима» писал о плоском хлебе, запеченном с оливковым маслом, травами и медом. — Она вздернула бровь. — Это было в третьем веке до нашей эры.

— Или в семьдесят пятом году нашей, — добавил Элиот, не желая, чтобы сестра хвасталась знаниями, а он — нет. — В Помпеях существовали лавки, которые, как считается, на самом деле были пиццериями.

Старик на мгновение раздраженно скривился, но тут же удивленно сверкнул голубыми глазами.

— Поразительно. Какие вы оба умные. — Он откусил еще кусочек. — Может, вы думаете: в то время, когда Помпеи засыпал раскаленный пепел, — продолжал он, подняв руку над головой, — жители этого города в последний раз наслаждались пиццей? — Он театрально расставил пальцы. — А потом — пуффф! Знаете, я видел окаменевшие трупы. Никто из этих людей не ел.

Элиот бросил взгляд на сестру. Та, в свою очередь, посмотрела на него, раскрыв рот.

Старик слизнул жир с кончиков пальцев.

— Это возвращает нас к событиям сегодняшнего дня. Вам следует гордиться собой — ведь вы спасли вашего друга из огня.

— Из огня? Никакого пожара не было, — пробормотала Фиона, потупившись.

— И он нам не друг, — добавил Элиот.

— Тогда вас тем более надо поздравить. — Старик вытер нос тыльной стороной ладони. — Даже опытные врачи порой не выдерживают вида и запаха кожи, которая слезает, будто сгнивший рукав свитера.

Он улыбнулся, продемонстрировав желтые зубы и слюнявые десны.

— Пойдем. Он просто жуткий. — Сдавленно охнув, Фиона дернула Элиота за рукав.

Вид у старика действительно был жутковатый. Он и Элиота пугал. Но при этом было в бродяге что-то завораживающее. Сейчас он не походил на того оборванца, которого они каждый день видели по дороге на работу. Что-то вернуло его к жизни.

— Ваша музыка, — проговорил Элиот. — Та мелодия, которую вы играли утром…

Он робко шагнул к старику. Фиона раздраженно вздохнула.

Старик пристально воззрился на Элиота и перестал улыбаться.

— Ты ее запомнил?

— Запомнил? Да!

Услышать, как кто-то играет для него, — это был самый лучший подарок ко дню рождения, который когда-либо получал Элиот.

Мальчик стал напевать мелодию, ритмично постукивая рукой по бедру и имитируя прикосновение пальцев к грифу скрипки. Он даже сумел изобразить что-то вроде вибрато — будто и в самом деле играл. Это было глупо. На самом деле он за всю свою жизнь ни разу не держал в руках ни одного музыкального инструмента.

Элиот думал, что старик расхохочется, но тот и не думал смеяться.

Глядя на руку Элиота, он вытаращил глаза.

— Большинство людей не запоминают мелодии. В смысле… Эта мелодия такая простая, она в одно ухо влетит, а в другое вылетит. Так бывает с благородными чувствами. Они тоже внезапно появляются и тут же пропадают. А ты запомнил… и не просто запомнил.

Старик надолго задержал взгляд на Элиоте. Казалось, он пытается принять какое-то решение.

— Это была детская песенка. «Суета земная» — так она называется. — Он бросил взгляд на Фиону. — А тебе тоже понравилась мелодия?

Фиона пожала плечами.

— Хорошая.

И посмотрела в конец переулка. Элиот тоже повернул голову в ту сторону. Там стояла собака и принюхивалась. Высокая, как датский дог, но мощная, как ротвейлер. Ее коричневая шерсть топорщилась, а здоровенная голова моталась из стороны в сторону. Пес что-то вынюхивал на асфальте. На его шее был надет ошейник с зелеными сверкающими камнями.[19]