— Да, это сложно… Но мы сделаем все возможное, чтобы спасти девочку.

— У вас слишком большое сердце, Татьяна, раз вы согласились родить ребенка ради спасения племянницы! А у вас есть дети?

Я начинаю задыхаться и кошусь на закрытое окно. Разговор с женщиной сильно смущает меня, травмирует и без того слишком ослабленные нервные клетки. Я радуюсь, когда на кухню входит Демьян. Он несколько секунд выжидающе смотрит на меня, словно готовится сказать что-то очень плохое.

— Как Ася? — спрашиваю, переступив через собственные чувства и то, что узнала новые факты о нем — на его рабочем столе стоит фотография со свадьбы с Аней…

— Хотелось бы сказать, что все хорошо, но нет… У нее началось обострение. Пока не понимаю толком, то самое… Или дочь просто простудилась. Доктор приедет завтра, сейчас нет показаний для госпитализации Аси. Она сказала, что очень хотела увидеться с тобой…

Какое-то время я думаю — нужно ли мне это, но я хочу поддержать девочку, хочу, чтобы она знала, что не одинока. Не просто так ведь я приехала сюда. Поднимаюсь на ноги, благодарю Юлию Сергеевну за чай и иду следом за Багрянским, чувствуя, что внутри так и кипит спросить, зачем держит на столе свадебное фото с Анной, если ему не понравилось с ней, и она подставила его. Вот только приходится кусать язык и не позволять себе говорить на эту тему. Не то сейчас время.

— Она не знает, что ты здесь, поэтому это станет для Аси сюрпризом! — зачем-то говорит Багрянский, а я киваю. Не знаю, что тут можно добавить: похвалить его за то, что не попытался манипулировать больной дочерью и говорить, что она зовет меня, потому что он проболтался, что я в их доме?

Мысли путаются, а когда я захожу в комнату девочки, пропахшую медикаментами, сердце тут же замирает.

— Ася? — негромко зову я, и она испуганно оборачивается в мою сторону, вздрагивает, а затем улыбается.

Она лежит в кроватке, прижимая к себе зайчика, подаренного мной.

— Ты приехала ко мне в гости! — лепечет девочка.

— Приехала! Как ты?

— Я забочусь о твоем зайке! Мы с ним подружились! Это теперь мой лучший друг.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я поджимаю губы, подавляю внутри себя эмоции и стараюсь не пускать наружу слезы, которые так и рвутся при виде больной бледной девочки, рядом с которой уже точит свою косу мифическая старуха. Тяжело вздохнув, обрабатываю руки антисептиком, стоящим на тумбочке, прохожу к кровати и присаживаюсь рядом.

— А это у нас что? Книга сказок? Давай почитаем вместе? — улыбаюсь я сквозь боль.

— Ты мне, правда, почитаешь? — оживляется Ася.

— Конечно! А ты еще не умеешь читать?

— Умею, но мне больше нравится, когда мне кто-то читает или рассказывает! Когда я слышу чей-то голос, я точно знаю, что еще не умерла.

Девочка говорит как взрослая, а ее слова бередят в сердце сильнейшую рану. Я захлебываюсь накатывающей болью, киваю, выдавливаю улыбку и открываю книгу на первой попавшейся сказке.

— О! Это одна из самых любимых сказок моего детства… «Золушка», — говорю я. — В ней принц полюбил самую искреннюю и добрую сестричку… Впрочем, наверняка, ты уже знаешь ее… Хочешь, я расскажу тебе, как я придумывала развитие этой истории в детстве?

Ася кивает.

«А у нас ведь все было как в сказке… Жаль, что в жизни принц все-таки перепутал сестер», — думаю и мельком гляжу на стоящего в дверном проеме Багрянского.

— Мне нравится твой вариант сказки! — улыбается Ася, когда я заканчиваю с рассказом.

Я отмечаю, что девочка стала гораздо активнее. Она будто бы цветок, который полили водой и поставили на солнышко, тянется ко мне, а мне сложно признать, что пока я не готова сблизиться с ней. Не я должна была стать ее солнцем.

— Тебе нужно отдыхать! Пообещай мне, что ты скоро поправишься и снова приедешь в гости? — спрашиваю я, и Ася улыбается. Через силу, но улыбается.

— Спасибо, что заботишься обо мне! — лепечет девочка.

Мне становится не по себе, и я хочу сбежать от разговора. Глядя на нее, я будто бы смотрю на своего ребенка, который мог родиться у нас с Багрянским, но не родился… У нас могла быть девочка. Точно такая же красавица с белоснежными кудряшками…

— Можешь пообещать, что не бросишь моего папочку, когда я умру? — вдруг спрашивает Ася.

Внутри вспыхивает пожар. Щеки начинают краснеть, и я покусываю губы, нервно поглядывая в сторону двери. Багрянский отошел ненадолго и не слышит эти слова… Каково ему слышать их каждый раз? Каково Асе произносить их?

— Нет! Давай сделаем так: это ты пообещай мне, что вылечишься! Зайке нужен друг! Не забывай об этом.

Ася опускает голову и негромко всхлипывает.

— Твой ангел-хранитель рядом, и он не допустит, чтобы с тобой что-то случилось! Понимаешь? Все будешь хорошо!

Ася выдавливает улыбку.

Я решаю прочитать ей еще одну сказку и, пока читаю, девочка засыпает.

Убедившись, что она спит, я поправляю одеялко и провожу ладонью по ее лбу, убирая торчащие волосики назад. Мелкие мурашки пробирают все тело, и я едва борюсь с ощущениями, которые охватывают меня рядом с этой малышкой. Я не должна сближаться с ней, но отчего-то хочу это сделать. Мне жаль ее, и я очень надеюсь, что Бог смилостивится хотя бы над ней, спасет эту крошку и подарит ей второй шанс.

Выхожу из комнаты девочки и сталкиваюсь с Багрянским. За окном уже темно, и мужчина тут же предлагает отвезти меня домой.

— Не стану отказываться! — киваю я, чувствуя сильнейшую усталость.

За всеми этими мыслями и переживаниями я успела забыть о том, что сегодня врачи провели оплодотворение. Внутри меня может зарождаться новая жизнь в эту секунду.

Если все пройдет хорошо.

Я прощаюсь с Юлией Сергеевной, еще раз благодарю ее за ромашковый чай, выхожу из дома и обвожу взглядом двор. Здесь мог бегать наш ребенок… Могла бегать Ася, если бы не болела. Слезы наворачиваются на глаза, но я не даю им волю.

В машине мы с Багрянским молчим. Нам не о чем говорить, поэтому я радуюсь, что он даже не пытается начать беседу даже на отдаленную тему. Думаю о словах няньки про его фотографию с Аней и даже пару раз хочу спросить о снимке, но не делаю этого. Не мое дело, даже если там их свадебное фото. Хотя… Это мог бы быть наш снимок с помолвки, на которую мы нарядились как жених и невеста, и на мне было белоснежное платье в пол в греческом стиле.